Зажечь небеса

– Ты так и не рассказал ей правду.

– Не рассказал. И теперь, когда я снова могу писать, я должен ей признаться. Следовательно, я дико задолбался. – Я с силой потер ладонями лицо, и нейлоновые перчатки, подарок Отем, больно впились в кожу. – Господи, я не могу сделать ничего хорошего, обязательно всё изгажу.

– Что тебе мешает рассказать ей всю правду?

– Помимо того, что, признавшись, я ее потеряю? Помимо того, что я впервые за долгое время счастлив?

– А есть еще что-то помимо всего вышеперечисленного?

– Я ей лгал. Врал ей в лицо. Манипулировал ее чувствами… – Я покачал головой, чувствуя глубокое отвращение к самому себе. – Она наконец поверила в себя и в меня. Рассказав ей правду, я ее просто убью…

Профессор Ондивьюж кивнул.

– И всё же так дальше продолжаться не может? – мягко спросил он. – Потому что ты любишь ее, а она любит тебя.

Его слова хлестнули меня по сердцу раскаленной плетью, я зажмурился.

– Боже. Возможно. Не знаю.

Но в голове уже прокручивались воспоминания, связанные с Отем. Наши с ней долгие беседы и веселый смех. Она постоянно заходила ко мне, носилась со мной, а я поддразнивал ее и называл сентиментальной. На Рождество она подарила мне объятие, которое было лучше, чем секс. Как она смотрела на меня в отеле «Ритц»: она видела меня, а не инвалидное кресло. Она никогда не смотрела на это проклятое кресло.

«Она влюблена в мою душу, – сказал Коннор. – А моя душа – это ты…»

Скрипнул стул, а в следующую секунду профессор Ондивьюж присел на край стола и положил руку мне на плечо, как будто благословлял меня.

– Если есть любовь, есть и надежда на прощение.

– Мне не нужно ее прощение, – прошептал я. – Не хочу снова причинять ей боль.

– Возможно, избежать этого не удастся, но знай: ты достоин прощения, и неважно, как сильно ты ее ранил. На мой взгляд, Уэс, вся проблема изначально была в твоей броне; ты так ее укрепил, что она не столько защищала тебя, сколько тянула вниз.

Он снова сел за стол, выдвинул один из ящиков и положил на столешницу красного дерева какую-то бумагу.

– Это заявление на посещение моих занятий в качестве вольного слушателя. Заполни его. Напечатай свое стихотворение и будь готов его сдать. Рассчитываю увидеть тебя в понедельник утром. Никаких исключений.

Я ухватился за бумагу, как за спасательный трос.

– Обязательно буду.

Я уже развернул кресло к двери, но профессор Ондивьюж меня окликнул.

– Уэс, еще кое-что.

– Да?

– Прости себя за то, что ты ее обманул. Переверни эту страницу своей жизни. Торжественно поклянись начать всё заново, но на этот раз всегда говори своей любимой только правдивые слова, и пусть они исходят из твоего сердца. Потому что вы оба заслуживаете счастья.

Глава двадцать четвертая Отем

День выдался холодный, серый, и в «Белом султане» почти не было посетителей. Мы с Уэстоном расположились в глубине зала, разложив на столике учебники и тетради. Я склонилась над книгой, а Уэстон даже не открыл учебник по экономике. Он балансировал на двух задних колесах кресла, сдвигая колеса то вперед, то назад, чтобы удержать равновесие.

– Перестань, – попросила я. – Из-за тебя у меня комплекс неполноценности разовьется.

Уэстон опустил кресло на все четыре колеса.

– Хочешь кофе?

– Конечно…

Уэстон укатил прежде, чем я успела закончить фразу. Быстро и уверенно маневрируя между столиками, подъехал к прилавку, а обратно вернулся так же ловко, перемещая кружку из одной руки в другую, чтобы крутить колеса. Поставив кофе рядом с грудой моих учебников и папок, он снова принялся балансировать на задних колесах.

– Я серьезно, Уэстон. Глядя на тебя, я страшно нервничаю.

– Занимайся своими делами, Колдуэлл. Работай, не отлынивай.

Я скомкала салфетку и бросила в него, но Уэстон легко отбил ее рукой, не прекращая своих упражнений на равновесие. Он выглядел энергичным и полным жизни. Вступление в команду гонщиков-колясочников сотворило с ним настоящее чудо: теперь он тренировался с новой командой три раза в неделю и казался счастливым. Таким счастливым он не был, даже когда бегал за Амхерст.

Однако сегодня Уэстон был чересчур взбудоражен, и я не понимала причины такой оживленности. То и дело я ловила на себе его взгляды, и по его лицу было видно: что-то Уэстона беспокоит.

«Что-то происходит…»

Отрицать это и дальше бессмысленно. Я стояла на краю, готовая прыгнуть в пропасть, и наслаждалась этим моментом, смаковала это захватывающее ощущение – смесь восторга и страха. Ждала знака – какого-то мгновения, события, слова – ждала, что вселенная меня подтолкнет. И этот знак приближался, я это чувствовала. Видела в глазах Уэстона.

– Разве тебе не надо работать? – спросила я, в очередной раз перехватив его взгляд. – Мне казалось, мы пришли сюда заниматься.

– Я всё сделал.

– Вроде бы у тебя скоро важный экзамен?

Уэстон откинулся на спинку кресла.

– Ага.

– И?

– Я его уже сдал.