Теперь мои руки уже неудержимо тряслись. Я открыла коробку и обнаружила внутри маленькую, покрытую пятнами тетрадь.
– Для Дрейка было очень важно, чтобы вы это получили, – продолжал Бэнкс. – А у нас не принято подводить однополчан. Я запомнил только ваше имя, первую букву названия улицы «П», ну и город, Амхерст. Так что у меня ушло некоторое время на то, чтобы вас разыскать. И вот я здесь. Мне очень жаль, что я так припозднился.
– Всё хорошо, – выдохнула я. – Спасибо вам. За всё.
– Всегда к вашим услугам, мэм.
Бэнкс кивнул и ушел.
Я закрыла дверь и вернулась в гостиную, не сводя глаз с тетради, села на диван и открыла ее.
Едва начав читать, я зарыдала и прижала руку к губам. Стихотворение было написано почерком Уэстона, полито его слезами и кровью.
Мои слезы упали на страницу, смешавшись с высохшими слезами Уэстона. Я прижала тетрадь к сердцу и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, потом посмотрела, нет ли стихов на следующих страницах, но они были пусты. Только одна надпись, сделанная неровным почерком, как будто у человека, который это писал, тряслись руки.
Тетрадь хранила прекрасные слова Уэстона, а слова Коннора подтверждали правду, и они были весомее любого извинения или признания. Стихотворение и подпись под ним наконец-то освободили меня от игры, связавшей нас троих. Любовь к этим двум мужчинам окатила меня и пролилась теплыми слезами. Я любила Коннора, и часть меня всегда будет его любить, но Уэстон…
Боже, любовь к нему нельзя было выделить в какую-то часть, она стала моей сутью. Я задохнулась от силы этой любви. Теперь я без смущения и сожаления вспоминала время, проведенное с Уэстоном – месяцы, недели и мгновения, которые мы провели вместе.
Она настоящая.
Любовь, о которой Уэстон написал в этой тетради, скрепленная слезами и кровью… Она настоящая.
И она принадлежит нам обоим.
Нужно пойти к Уэстону. Я положила тетрадь на столик, потом, поразмыслив, взяла ее, отнесла в спальню и положила на кровать. Тетрадь терпеливо ждала, пока я приму душ, оденусь и причешусь. Я поцеловала тетрадь, положила в сумку и вышла из квартиры.
Глава тридцать первая
Уэстон
По оконному стеклу монотонно барабанили тяжелые капли дождя. Я сидел на диване и таращился в телевизор, вспоминая другой дождь. В тренировочном лагере лило как из ведра, так что я промок до костей, пока выполнял отжимания, а сержант-инструктор Денрой орал мне в ухо, дескать, я безмозглый кусок дерьма.
«Он не ошибся, Носочный Мальчик».
– Заткнись, – пробормотал я.
Этот внутренний голос уже сидел у меня в печенках. Я сожалел о тех словах, которые бросил в лицо Коннору, и ненавидел себя за всю ту ложь, которой потчевал Отем, в то время как настоящие, искренние слова, порожденные моим сердцем, лежали на поверхности, ждали, что я их произнесу или запишу.
Я написал очень искреннее стихотворение, посвященное Отем, но оно осталось в Сирии. Те слова пропали, и мне их не вернуть, не повторить, потому что когда я их записывал, они пропитались моими слезами и кровью.
Я смотрел бейсбол, когда зазвонил мой мобильный: на экране высветился незнакомый номер.
– Уэс Тёрнер?
– Да?
– Это Иэн Браун.
– О, здрасте, тренер.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – Голос у тебя какой-то простуженный.
– Нет, я в порядке.
– Отлично, потому что в субботу ты мне нужен здоровый и готовый к бою.
– Отборочные? – Я нахмурился. – На последней тренировке вы сказали, что я еще не готов.
– Ты и не готов. – Тренер хохотнул. – Твои навыки управления коляской далеки от совершенства, мягко говоря, но ты быстрый, а мне нужна скорость. Зак потянул запястье, так что он выбывает, а ты в деле. Готов к борьбе?
«К чему ты готов, Носочный Мальчик? К гонке в инвалидной коляске? На глазах у толпы?..»
– Я в деле, – ответил я. – Я это сделаю.