Зажечь свечу

Вместо девушки в зале появилась женщина с тряпкой и принялась вытирать столы, потом старушка уборщица вышла с ведром и начала мыть пол. А я посидел с минуту, грустно посмеиваясь над собой, вздохнул печально, но затем бодро встал, узнал у старушки, в котором часу открывается столовая завтра, с оптимизмом проследовал через зал к выходу, спустился по темной деревянной лестнице, распахнул дверь на улицу и — зажмурился.

Меня ждала освещенная ярким заходящим солнцем Таруса.

Намечая маршрут, я нарочно выбрал путь через Тарусу, потому что много слышал о ней. Я понимал, что такой человек, как Паустовский, не стал бы так восхищаться этим маленьким городком, если бы он был того не достоин. И все же я немного боялся разочарования, которое так часто бывает, когда мы многого ждем. Но тут о разочаровании не могло быть и речи…

Сначала была площадь, маленькая площадь с заколоченным почему-то Домом культуры, много приветливых, оживленных людей. «Где здесь купаются, не скажете ли? Как пройти к Оке?» — мои вопросы. Наконец дорога под уклон, старые иссохшие лодки вверх днищами на обочинах. Внизу — Ока… Игрушечная отсюда пристань, неподвижные лодочки с рыбаками, пологий противоположный берег, лес.

— Скажите, где же здесь все-таки купаются?

— Вон на той стороне, городской пляж. Там лучше всего, песок.

— Ну, а как туда перебраться?

— На лодке. Вон, у пристани лодочник.

Когда я, торопясь, обратился к лодочнику, здоровенному парню в тренировочном костюме, он критически осмотрел меня и спросил:

— Сам-то грести можешь?

— Конечно, могу.

— Ну и бери лодку, вон она. Отвяжи и бери, потом на место поставишь.

Уже выплыв на середину, дрожа от сдерживаемой радости — вот ведь везение! — я все еще посматривал на лодочника, все боялся, что он передумает, крикнет, что я, мол, не так гребу или что лодка ему спешно понадобилась, но он и не глядел в мою сторону. Ни документов не взял, ни денег…

Как в светлом детском сне, плавал я на лодке вдоль противоположного берега, купался в теплой вечерней воде, перевез какого-то парня через Оку, потом двух отдыхающих из тарусского дома отдыха. Это были, видимо, муж и жена, пожилые, и муж спросил у меня, как там в Москве, давно ли оттуда. Я сказал, что был в Москве только сегодня, и сам поразился этому простому факту, — казалось, уже так много времени прошло с тех пор. С кем-то еще разговаривал, перевозил кого-то… Потом привязал лодку на место, темнело, лодочника не было поблизости.

В поздних сумерках я поднимался по крутой, мощенной булыжником улице в центре Тарусы. Булыжник был белый, и дорога светлела впереди, поднимаясь в гору. Проходили мимо люди, две девчонки встретились лет по шестнадцати, хорошенькие, внимательно посмотрели на меня, осторожно съехал на малых оборотах навстречу мотоцикл. Наверху был перекресток, и словно какая-то сила влекла наверх, к перекрестку, в ногах не было и намека на усталость. У перекрестка, не раздумывая, я свернул направо и тут же, пройдя лишь несколько шагов, увидел их. Деревья, о которых мечтал в детстве, деревья моего детства. Я не знал толком, как они называются — то ли ивы, то ли осокори, — да это и хорошо. Деревья Моего Детства. Их было четыре или пять, а может быть, восемь, они стояли кряжистые, неохватные, кажущиеся в сумерках просто огромными. Корявая бугристая кора, толстенные ветви, горизонтально протянувшиеся над дорогой. Несмотря на возраст, они были полны жизни, сила так и выпирала из них, казалось, именно от избытка жизненных соков они так толсты, так мощны их стволы и ветви, так густа их зеленая, нигде не тронутая желтизной листва. Ни одного сухого сучка… По любой из нижних ветвей можно было бы ходить, как по буму, каждая из них была в один-полтора обхвата и, если посмотреть вдоль от начала ствола, терялась в дремучей путанице листьев. Какое раздолье для птиц: каждое дерево — целый город, да что там город — государство, зеленая живая страна, куда можно залезть и заблудиться среди ветвей.

Ветвь, на которую я прилег, казалась теплой. Сквозь неподвижный ажур справа и слева отцветало небо. Ни один зубчатый листик не шевелился. Я смотрел вверх, я опять был маленьким мальчиком и странствовал по зеленому лабиринту, открывая потаенные уголки, вспугивал птиц, и тело мое было в пятнах солнца…

Проходили мимо в полутьме люди, едва не задевая и не замечая меня, прошагали девушки, оживленно обсуждая что-то, стукнула где-то калитка. Долго лежал я на ветви дерева, изредка меняя позу, когда извилина коры слишком сильно впивалась в тело, смотрел вверх. Уже совсем смерклось, было все так же тихо, тепло.

В темноте летней ночи сошел я с ветви на землю, отправился дальше по улице волшебной Тарусы, непрестанно оглядываясь, запоминая силуэты великанов, — удивительно стройными были они при всем своем величии, — добрел до колодца, выпил холодной воды. Усталости не было, спать не хотелось совсем.