Зажги свечу

– Она скорее коллега, чем моя барышня, – ухмыльнулся Джонни. – Однако, Элизабет, видя, как ты краснеешь, я, пожалуй, поменяю свое мнение.

Элизабет сбежала в ванную и попыталась спрятать пунцовые щеки под пудрой, найденной возле раковины.

Вернувшись в фургон, она тут же напала на Джонни:

– Если рамы и правда из красного дерева и серебра, то ты за них слишком мало заплатил!

– Милая девочка, хозяйка пришла в восторг от той суммы, что мы ей дали. В полный восторг! Она жала мне руку, рассыпаясь в благодарностях, теперь ей хватит на ремонт крыши. Она попросит местного умельца покрасить гостиную. Так счастлива она или нет? Что ты от меня-то хочешь, чтобы я бросал деньги старика Стефана на ветер?

– Но мистер Ворски не захотел бы обманывать…

– Элизабет, ну в самом деле, эти картины гнили в сарае годами. Ее муж все собирался навести там порядок, но так и не собрался. И с войны не вернулся. А теперь что? Мы пришли, провели два часа за уборкой, все разобрали. Господи, ты даже метлой махала! Теперь у нее есть чисто прибранное местечко, где можно поставить шезлонг, если только дожди прекратятся в ближайшие несколько лет. А еще у нее есть деньги на новую крышу, на покраску гостиной и на новую шляпку. Ну разве ей не счастье привалило?

– Ты ее обманываешь! Мы получим в тридцать или сорок раз больше того, что ты заплатил. Ты ей дал тридцать три фунта. Одна только большая позолоченная рама столько стоит. И даже больше, если привести ее в порядок. А там их еще двадцать девять штук! Чистой воды надувательство!

– Глупышка, это просто бизнес. А ты хорошеешь, когда заливаешься румянцем. Похоже на персики в сливках. Типичный цвет английской розы. Тебе следует почаще краснеть.

– Ты и правда так думаешь или насмехаешься?

– Ты действительно прелестна. Женщины тратят целые состояния, чтобы получить такой цвет лица, – ответил Джонни.

– Я боялась, что больше похоже на чахоточный румянец, – совершенно серьезно сказала Элизабет. – Уж слишком большой контраст.

Джонни так хохотал, что пришлось притормозить у обочины.

– Ты само совершенство! – с жаром заявил он. – Хотел бы я, чтобы та старушенция была права и ты на самом деле была бы моей барышней.

– Не получится из меня барышня, я к такому еще не готова. Жизнь – неимоверно сложная штука, еще многое нужно привести в порядок, – наивно ответила Элизабет, не ожидая возражений.

– И когда же, по-твоему, все будет в порядке? – спросил Джонни.

– Думаю, когда окончу колледж и найду работу, когда отец научится жить самостоятельно или заведет домработницу… Наверное, года через три.

– Вот тогда я приду и подам заявку, чтобы стать твоим молодым человеком, – сказал Джонни. – Если не состарюсь к тому времени… Мне будет почти четверть века!

– Да, – подумав, согласилась Элизабет. – К тому времени ты, пожалуй, уже остепенишься. Но я найду кого-нибудь.

Они остановились в маленькой гостинице возле Ливерпуля, которая принадлежала родственникам мистера Ворски. Во время второго визита они снова поругались. Джонни предложил старику двадцать фунтов за три зеркала и стол. Элизабет считала, что в магазине за них можно будет выручить больше ста фунтов. Джонни выскочил из дома, не дав окончательного ответа хозяину, который обеспокоенно выглядывал из окна, опасаясь, что они уедут, не купив вещи.

– Повторяю тебе, Стефан Ворски платит за магазин, платит жалованье мне, платит тебе, платит за бензин для чертова фургона, платит за мое проживание у его родственников, а потом еще потратит много часов своего времени и использует все свои навыки, чтобы привести в порядок столы и зеркала! И не забывай, что ему пришлось много лет вкладываться в учебу и получение этих самых навыков! Тогда, и только тогда он выручит за них сто фунтов. Именно так и занимаются бизнесом! Никто ничего не скрывает, все знают, как оно делается. Так ты позволишь мне предложить тому бедолаге двадцать фунтов, пока его удар не хватил? Или мы отказываемся от сделки, разбиваем ему сердце, а также мне и Стефану, а все потому, что мадам Уайт считает, будто мир должен следовать ее приказам?

Элизабет разрыдалась. Джонни заплатил озадаченному владельцу двадцать пять фунтов вместо двадцати, на которые тот уже согласился. В суматохе они загрузили мебель в фургон, пока Элизабет рыдала на переднем сиденье. К родственникам мистера Ворски они возвращались в молчании.

– Может, пропустим где-нибудь по кружечке, пока ливень не утихнет? – впервые за одиннадцать миль открыв рот, предложил Джонни.

Элизабет кивнула. Говорить она не могла.

Они сидели в пабе, и Элизабет, с покрасневшими глазами, пила бренди и имбирное вино, которое, по словам Джонни, как раз то, что ей сейчас нужно. Он не пытался ее развеселить, не извинялся за вспыльчивость и не спрашивал, почему она так долго и безутешно плакала.