Опять он звал в бреду своего брата и жену, говорил мне: «Почему ты не позовешь их?» Но я только подносила к его потрескавшимся губам кружку с водой, хотя знала, что нельзя этого делать.
Тяжело вспоминать…
Сергей умирал. Я сидела рядом с ним. Его голова лежала на моих коленях, он вскидывал руки, задыхался, просил пить, звал кого-то…
— Копилул меу, — только и могла говорить я ему, — ребенок мой…
Пришли после боя немцы — усталые, разгоряченные, злые. Они ввалились в комнату, где лежал Сергей, обступили его. У меня остановилось сердце — так я испугалась. Но странно, немцы не трогали солдата. Они стояли над ним не двигаясь, даже замерев. Наверно, в муках его увидели свои муки, в смерти его — свою смерть. Кто знает, думали, наверно, как будут умирать они — может, лежать им в поле и кружить воронью над их головой…
Сергей умер на третью ночь. Я закрыла ему глаза, сложила руки на груди. Мой сын Василий и еще двое парней — Федя Рабей и Саша Горя, который погиб потом на фронте, похоронили его в саду. В ногах Сергея мы посадили сливу.
Когда она отцветает, роняя белые хлопья на могилу, или созревают плоды, внуки мои говорят: «Идемте к сливе Сергея»…
Мартовский день, ярко светит солнце, бегут по дорожкам навстречу мне звонкие ручьи. Снова я в Корнеттах. С шиферной крыши дома свисают сосульки — целый ряд длинных и острых сосулек. Это скалит зубы зима, надеясь напугать солнце и заставить спрятаться за тучи. Но где там! Солнце, смеясь, обламывает одну за другой сосульки — зима все беззубее…
Возле новой школы стоит памятник павшим: солдат в длинной шинели. Хороший пост, думаю я, — у школы. Никогда не позволит больше солдат сорвать уроки бомбам и снарядам…
Те красные следопыты, которые привели меня когда-то к тете Вецике, выросли, работают, у них уже свои дети, которые учатся в школе и тоже стали красными следопытами.
Один из красных следопытов — Сережа Кумпатэ, внук тети Вецики, названный Сережей в память о русском солдате.
Тетя Вецике недавно умерла. Могилу Сергея Гречки она завещала хранить следопытам села Корнешты.
Следопыты шестидесятых годов решили разыскать родственников Сергея Гречки и послали письмо с рассказом о нем в украинскую республиканскую газету. Письмо было опубликовано, и в школу стали приходить письма, десятки писем.
«У меня был брат Сергей Гречка, — говорилось в одном. — Но наше отчество Иванович, а не Петрович, и жену его звали не Аннушка, а Галина. Расспросите, пожалуйста, Елизавету Васильевну еще раз: может, он звал перед смертью Галину?»
«Дорогие красные следопыты! Мы не знаем, где похоронен наш сын Сергей Сергеевич Гречка. Но был он светловолосый и голубоглазый. Жены у Сергея не было, и брата тоже, а была девушка Нина, которой писал он письма. А что, если это все же он похоронен в вашем селе? Но даже если и не он, посадите на могиле цветы, семена которых мы вам высылаем. Они растут у нашего дома… Надеемся побывать в Корнештах и низко поклониться могиле Сережи и Елизавете Васильевне, второй его матери. Низкий поклон и вам, ребята, за вашу благодарность павшим на поле боя, за ваше сочувствие живым, перенесшим боль утраты в тяжелые и страшные годы войны…»
Как-то приехали в Молдавию женщины из Москвы, женщины, матери бойцов, погибших за освобождение нашей республики. Они прослышали о Елизавете Васильевне Мартя из села Корнешты и решили навестить ее. Тетя Вецика встречала гостей у калитки.
Как родные обнимали женщины друг друга, незнакомые, они встретились как сестры, одинаково потерявшие в войну сыновей.
Матери долго стояли под сливой у могилы Сергея, над которой поднималась теперь небольшая бетонная пирамида с красной звездой. Слива осыпала цвет, лепестки лфкились на землю, покрывая ее белым. Над деревом гудел пчелиный хор. Женщины не сводили глаз с могилы, и головы их чуть покачивались, словно они напевали одну на всех печальную песню — песню матери, потерявшей сына.
О могиле в саду узнала гостившая в Корнештах комиссия по увековечению памяти павших. Ее составляли ветераны войны. Они предложили, и даже не предложили, а распорядились, как умеют распоряжаться военные, перенести прах солдата в братскую могилу в поселке Корнешты, где похоронено 600 человек и где поставлен памятник павшим.
Это казалось правильным решением, и сельский совет согласился с ним. Но тетя Вецика не отдала дорогую для себя могилу. Слишком много ее сердца было отдано ей, слишком много слез пролито над нею, слишком много памяти связано с невысоким холмиком в саду.
Та ночь, когда снег упал на цветы, ночь, которую сотрясали взрывы… негромкий стук в дверь… Ее страх за светловолосого паренька, жалость к нему, разрывавшая сердце.
Никого не было у Сергея, когда он умирал, — только она, только руки ее и голос:
— Копилул меу… Ребенок мой…
Как же отдаст она его другим, как потревожит землю, где он лежит?..
Муж тети Вецики погиб в сорок пятом в далекой Германии, могила в саду заменяла в какой-то степени могилу мужа, к которой приходила она поклониться…