Зажигая звезды

– Когда мне было шесть, папа решил, что пора начать подготовку к школе. Он выбрал, наверное, самое огромное стихотворение во Вселенной и сказал его выучить. Так, по мнению папы, тренировалась память. Было лето – все дети гуляли, а я сидела и учила это ужасное стихотворение. Меня даже не сильно расстраивало, что другие ребята моего возраста обладали большей свободой действий. Наоборот, мне хотелось, чтобы папа оценил стремление не к детским забавам, а к учебе. Поэтому я изо всех сил старалась выучить все правильно, чтобы он это оценил. Но мои попытки были тщетны. Одиноко просидев несколько дней в своей комнате, где моим другом была только книга на коленях, я сдалась. Мне удалось рассказать ему примерно половину от всего стихотворения. Папин вердикт очередной раз выбил почву у меня из-под ног: «Стой ровно, когда отвечаешь перед людьми, а не ковыряй ногой пол. Хватит мямлить, тебе не три года. Как ты пойдешь в школу? Не нужно позорить нас… Меня. Научись уже наконец-то быть ответственной. Ты недостаточно хорошо выучила, продолжай учить. Когда закончишь и меня это устроит, то сможешь пойти погулять». И я выучила, спустя неделю, а может, и больше.

– Но тебе было шесть, какой ответственности он от тебя хотел? – шепчет Леви.

Мой голос начинает дрожать.

– Я должна быть ответственной во всем. Мне не допускалось совершать ошибки, какими бы несерьезными они ни были. Слезы являлись для него красным флагом. Они провоцировали еще больше криков и негатива в мою сторону. Даже сейчас его малейшее повышение тона или грубость вызывают панику и слезы. Тумблер в моей голове выключается, и организм начинает жить своей жизнью. Я так и не смогла в себе это перебороть.

Леви останавливается на обочине, после чего притягивает меня в свои объятия и гладит по голове.

– Ты и не должна. Плачь, если тебе от этого легче. Кричи и ругайся, но только всегда будь собой. Можешь рассказать мне все, не скрываясь.

– Папа реагирует на все очень остро, подавляя меня своей токсичностью. Часто кажется, что у него кризис трех лет, как у ребенка. Такое было у Авроры, когда она была маленькой. Чтобы ты ни делал – ей ничего не нравилось, и она изводила своими истериками каждого до тех пор, пока не добивалась своего. Так же поступает и он, только ему не три года.

Я словно хожу по тонкому льду, высматривая трещины, чтобы не наступить на них. Не провалиться в пучину воды, которая будет накрывать с головой вновь и вновь, пока не захлебнусь.

Мягкие прикосновения Леви к моим волосам приносят успокоение и помогают мне наконец-то высвободить то, что я держала в себе годами.

– Папа всегда прав, всегда выше извинений, ведь он никогда не виноват. Виноваты все, кроме него. Вся его жизнь – это бесконечная драма или боевик, в котором он против всего мира. Мира, в котором все враги: семья не та, трава недостаточно зеленая… Он чувствует себя героем. Королем, который вершит судьбы, наказывая подданных и даря им свое внимание, если они его почитают. Но если ты посмеешь ослушаться, то будешь изгнан из королевства без права на помилование. Папа должен быть всегда в центре внимания, иначе он чувствует, что кто-то лучше его, а такого не может быть. Все наши праздники часто заканчиваются истериками, ведь в такие дни какое-то событие выходит на передний план, затмевая личность отца. Он стремится окутать меня своей паутиной, создавая ощущение, что вся моя жизнь в его руках. Папа обесценивает все достижения, но утрирует ошибки, смакуя каждую неудачу, как лучшее блюдо из ресторана «Мишлен».

– Боже… Бель, ты же все это понимаешь. Я имею в виду, что у тебя есть осознание того, что это все неправильно и так не должно быть. Мне кажется, ты сможешь с этим справиться, потому что первый шаг уже сделан – произнесена вслух правда, которая таилась внутри тебя. – Леви немного отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. – Что еще происходило? Говори, тебе станет легче.

– Когда мне было семь, мы учили таблицу умножения. Он стоял с секундомером у меня за спиной, дыша в затылок. Я должна была правильно решить все примеры за определенное время. По минуте на каждый столбец. Хоть одна ошибка, и мы начинали все заново. Папа сказал, что если я идеально все выучу, то они возьмут меня с собой в Лондон и сводят в театр. Я допустила две ошибки на финальной сдаче. И, клянусь, увидела усмешку и довольный блеск в глазах отца. Конечно же, они уехали одни, оставив меня с бабушкой дома. По словам папы, я недостаточно хорошо выучила, поэтому ему не за что меня вознаграждать. Все это, естественно, сопровождалось криками, от которых дребезжали окна. Наверное, именно поэтому я не могу нормально справляться с математикой.

Леви заключает меня в свои объятия. Я утыкаюсь в его шею, чтобы унять дрожь, которая начинает распространяться по всему телу.

– Теперь у тебя есть я. Меня не волнует, знаешь ли ты математику и стихотворения наизусть. Если хочешь, то я буду всегда считать за тебя, – произносит он серьезным тоном, но у меня это вызывает искреннюю улыбку в пелене слез.