тех безумцев, внутри у которых -
свечение.
Панихида по гаснущим звездам,
В гнездах свет - просто газ,
Глаз не видит пожара,
Жар и бред - ожерелье бессонных ночей
с языком саламандр.
Это - милость,
мой брат,
или кара?!
(Я рифмую и мерзну...
выходит -
Обман?!)
"Inner light" - убивает,
"Inner light" - воскрешает,
музыкальный твой слух не минует его …
... Мой удел...
...КОЛДОВСТВО...
Гладить белую рысь с бриллиантовым сердцем,
Знать, что зверь рыжеглазый предскажет тебе:
- "Странной будет дорога –
Не песок и не камень,
Ощущенье - на память,
Ощущенье - на жизнь,
Ощущенье - на смерть,
Ощущенье - движенье ..."
- И такое свеченье,
мой брат,
И такое свеченье!..
Что сорвутся с ума,
как с цепи,
сотни огненных псов недоверья
и ударят хвостом по лицу.
Но не дай Бог идти по кольцу!
...КОЛДОВСТВО...
Мой удел - гладить белую рысь
с бриллиантовым сердцем.
-...Она смотрит на воду...
Там - семь тонких свечей
Ты - Его,
и ... Ничей.
НЕТЕРПЕНИЕ СЕРДЦА
Нетерпение сердца -
нетерпение птицы, познавшей
свободы перемещенья
в воздушных потоках,
но потом получившей за этот мятеж срок
в роскошной, но все-таки клетке.
Оно проходит - нетерпение сердца,
как проходит прохожий с неясным лицом,
и включается метроном...
Бесноватые жильцы грязно-желтого дома
Стучат по ржавеющим трубам
(кастаньеты Испании, где вы?),
требуя тишины -
Ворона, захватившая чахлое дерево
и объявившая ветви зоной
вороньего тяготения
(черные лебеди... Где ты,
романтики пьяный бальзам?),
требует тишины.
Машины, умеющие играть тормозами
атональную музыку Шомберга,
(терцеты из опер Д.Верди)
занимают
глухую, как ночь,
оборону)
требуют тишины,
но
Метроном неподвластен приказам
как Неподвластно нетерпение сердца
просьбам о нейтралитете всего организма -
АГОНИЯ
Мы слишком долго трудились над небом –
Вышивали китайской гладью двух рыб,
ликующих в море любви,
или - нежность
к идущим на землю дождям
(О, реквием чистым потокам,
О, реквием честному сердцу,
упавшему вниз
за клубком желтых ниток
в распутицу
поющей распутство весны).
Иголки
Входили в лохматую ткань облаков
Языками дрессированных птиц-пересмешниц,
Но сталь была ощутима -
и
Воздух боялся уколов, грозил нам удушьем
(параноидальное сальто
несостоявшегося самоубийцы,
пирамидальные тополя стерегут
методичных цикад,
ад челночного рейса желаний похож
на разворованный ГУМ).
Шар из огня мчал на нас, пожирая,
как хлеб, самолеты,
Мы звали июльское утро в свидетели (1)
смерти
черты горизонта –
Синий цвет замыкался на красном:
сиреневый куст был разбрызган (2)
по белым холстам всех Европ и Америк.
Мы слишком долго трудились над небом,
Чтобы, вернувшись,
уверовать в землю.
О, боги джинсовых изломов!
Вы сделали нас из капель абсурда,
нарушенных аппликатур на листах резолюций
(глина - вода - глина - вода –
грязь - и - руки –
вдрызг - бутылка - глаза –
полотняный мешок –
с - нелущеным горохом
- душа).
О, боги оранжевой строчки на синем тряпье!
За какие грехи человека
вы
посеяли нас в ЭТУ почву?
Момент узнавания каменных стен -
момент пробужденья –
и -
Как надпись "Бомбоубежище" - Ненависть.
Она равнозначна смерти оркестра.
Мы сначала разбили свои инструменты
из нескошенных стронцием звезд.
Потом мы разучились носить амулеты
из нот на запястье,
И наши глаза не смотрели внутрь -
Звери цвета поющей реки
увозили на спинах
из наших сердец
серебристую пыль
с
янтаря винограда.