Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир

А впрочем, Жако совсем, как я. Он тоже заперт в клетке. Он и похож на узника. Пыжится, куражится, и у самого хохолок поник. Прежде, надобно сказать, он летал у нас в зимнем саду, почитай, на воле. Но садовник заметил, как расклевал Жако у пальмы лист. А пальма — редчайшая, прихотливая. Долго, года два садовник ждал на ней листьев. А Жако после этого посадили на цепь.

И вот нынче стражей из комнат моих вывели и цепочку с Жако сняли. Теперь мы с ним вдвоём, друг против друга, оба с поникшими хохолками. Всё ещё не опомнимся.

Впрочем, жить много легче, видя, что твой друг также страждет. Скажут, верно, что я себялюбец. Что ж, не спорю, это так.

Силы покидают меня. Рука дрожит. Надобно идти пить лекарство…»

«Безумен я или я преступник? Если я преступник, судите и осудите меня. Если я безумен, то лечите меня, но только дайте мне луч надежды на то, что я снова когда-нибудь увижу жизнь и свободу. То, что вы делаете — жестоко и бесчеловечно…»

Брань на вороту висит

Арест Николая Константиновича сразу оброс слухами, один нелепее другого. Некоторые из них дожили до наших дней.

Михаил Греческий рассказывает:

«Участь великого князя Николая Константиновича по-прежнему оставалась государственной тайной. Официально о его высочестве ничего не сообщали. Цензура заткнула рот газетам, но не молве. О великом князе судачила вся столица. Слухи ходили самые невероятные.

Многие петербуржцы были, впрочем, неплохо осведомлены и близки к истине. Рассказывали о краже икон и брильянтов. Правда, говорившие часто смешивали обе истории в одну. Получалось, что великий князь Николай украл и брильянты и образа, и не из матушкиной спальни, и из домовой церкви. И, дескать, самое странное, что возвели напраслину на лакея, и великий князь Николай сам же, де, оговорил его, и отправили без вины виноватого лакея в Сибирь в каторгу.

Августейшие родственники поддержали слухи про Никин оговор и неправедный суд С тех пор так и считалось в императорском семействе: Ники обвинил и упёк в рудники невинного.

Меж тем появились новые истории.

Одна великосветская дама уверяла, что его императорское высочество великий князь Николай Константинович не иконы вовсе украл, а матушкино брильянтовое колье. И что отдал он его своей американке, а та надела в оперу, а в опере в тот вечер присутствовало императорское семейство, и кто-то из великих княгинь или княжон колье её высочества узнал тотчас, как увидел.

«А я знаю из первых рук, — дополняла рассказы другая светская львица, — что великий князь Николай Константинович в припадке безумия убил своего лакея».

«Ну и слава богу, что посадили его на цепь, — решили в столице. — Не надобно нам любоваться на его помешательство».

А слухи не умолкали. К историям уголовным добавились наконец политические. Степанида Долгорукая, троюродная сестра государевой фаворитки «Катьки», поведала, также из первых рук, что великого князя Николая арестовали за идеи. Он оказался социалист, а арестовать за одно это его не могли. Вот, стало быть, и навесили на него эту пресловутую кражу. А брильянты украл и не он вовсе…

Долгорукую, кстати сказать, поддержал сам Константин Петрович Победоносцев (главный идеолог внутренней политики того времени — авт.). Либерализма он так не любил, что считал его корнем всего зла вообще. И ежели связался великий князь Николай с либералами, то, следственно, и пустился во все тяжкие.

«Политическую» версию достойно завершила кузина Степаниды Софья Долгорукая, по мужу-англичанину — миссис Скипвит. Ей якобы стало известно, что великий князь Николай — и сам один из главных террористов-бомбистов и заговорщик. А заговор, — поведала миссис Скипвит, — у них был ни больше, ни меньше, как убийство царя».

Свою лепту внесла и уже цитировавшаяся графиня Клейнмихель: «Почти в то же время арестовали капитана Ворпоховского, адъютанта и неразлучного спутника Николая Константиновича, человека распутного, развратившего великого князя. После недолгих увёрток он сообщил, что великий князь передал ему бриллианты с поручением отвезти их в тот же вечер в Париж».

Елизаветинские страдания

В сентябре 1874 года великого князя Николая перевезли в Елизаветино, имение графа Захара Григорьевича Чернышова. Находилось оно в ста верстах от Санкт-Петербурга — так было учтено мнение министра двора графа Адлерберга.

Чернышов был рачительным и просвещённым хозяином. Имение содержалось в образцовом состоянии. Располагалось оно в живописном месте на берегу Невы с заливными лугам. Посреди берёзовой рощи на холме располагалась господская усадьба, выстроенная в стиле русского классицизма — с колоннами на фасаде, шпилем на крыше и длинными крыльями. В небольшом отдалении находились сараи, коровник, свинарник, крольчатник, курятник и прочие хозяйственные службы. Выстроены и оборудованы они были по последнему слову западной сельскохозяйственной науки. Всюду царили чистота и порядок.