Збройники

Заправка промелькнула справа, машин не было — они были здесь днем, из Донецка, заправляя полные баки и канистры. Стекла светились в темноте, порванные мешки сыпали песком на асфальт. Постапокалипсис чертов. Смесь мирного существования и какой-то безнадежной гибели. Или наоборот — надежды выжить и вернуться к нормальной, обычной, такой скучной «тогда» и такой желаемой «сейчас» жизни.

Деревья мелькали вдоль трассы, ветер свистел в щелях машины. На скорости около ста «лендик» начало ощутимо трясти. Руль дрожал, я пожалел, что не надел перчатки.

— Вася, шо это?

— Де?

— Машину трясет.

— Сильно?

— А ты не чувствуешь? Совсем мозгами в отпуске?

— Это грязь, — сказал сзади Прапор.

— Да. Это грязь на колесах. То есть, на дисках. Федя, как он там?

— Нормально вроде.

— Проверь. И сложи приклад у своей грохоталки, а то ща зубы повылетают. У нас же Мартин — прям мастер плавной езды.

— Проверяю.

Федя, и так огромный по жизни, а тут еще и в бронике с набитыми подсумками, отставил автомат к двери и приоткрыл коробку. Из коробки не доносились ни звука — щенок, изловленный Галой за пару минут до отъезда, перестал возмущаться и заснул. В уголке картонной коробки стояло две банки тушенки. Я сбросил до восьмидесяти, и машина успокоилась, пошла ровно, наматывая на мокрые шины дорогу до Волновахи.

— Николаич, покормить малого не забудь в поезде.

— Не забуду.

— Я прям представляю, — я заулыбался. — Как ты садишься в купе…

— В СВ, — поправил Вася.

— Хуерасссе, СВ катаемся, товарищ лейтенант?

— Так не было билетов.

— Ну конечно. Скока обошлось?

— Шестьсот.

— Нормаааас… Так вот. Садишься ты в СВ за шестьсот гривен. Свет, розетки, телевизор, все дела. Чистое белье…

— Чистое белье… — застонал Федя.

— … проводница чай приносит. Просто так. И для этого не надо орать «Мартиииин, ты все равно на кухне! Чаю можешь замутиииить?» Титан горячий. Отопление. Вафли «Артек».

— Вафлииии!.. — сокрушался сзади Федя.

— … и вот ты такой открываешь коробку… вытаскиваешь банку «Наш горщик»… Переворачиваешь ее… И по чистенькому вагону разносится непередаваемый запах военной говнотушенки…

— Это капец.

— Да, друг мой. Это он.

— Сцуко, ты так вкусно рассказываешь…

— Та перестань.

— Так, военный, не гони. Давай через автовокзал.

— Да ты шутишь!

— Вот вообще ни капли.

— Слушай, давай лучше в АТБ. Колбасы там какой-то… Хлеб. Йогурт, в конце концов.

— Шаурма, Мартин. Ша-ур-ма.

— Блин…

— Шаурма… — пропел Федя и закрыл ящик.

На обочине притулился военный ЗиЛ, из-под открытого капота шел пар. Я тормознул, но стоявшие возле кабины двое вояк замахали руками. О, норм, машина у мужиков закипела. Бывает. Под ноги сполз брезентовый подсумок на пять ВОГов, я наклонился, вытащил его за ремешок и не глядя кинул назад.

— Чуть глаз не выбил, — равнодушно сказал Федя.

— Не сцы, он не взведется.

— Я не сцу, кидайся аккуратнее.

— Кстати, — ротный обернулся к Феде. Вдали показался блокпост «нациков». — Там сзади «гепеха» лежала, на отдельном прикладе.

— Де? Не видел.

— Ты, кажись, на ней сидишь.

Федя завозился, пытаясь повернуться на тесном сиденье, и снова чуть не заехал себе в зубы «клювом» АКМСа. На свет Божий показался ГП-25, установленный на конструкцию из сваренных черных металлических трубок. Мы как-то, после попытки осенью заблудиться и заехать на сепарский блокпост, завели его в машине, и он так и катался, как и неколько набитых магазинов-«сорокпяток».

— Незаряжено, — опять равнодушно уронил Федя и уставился в окно.

Блокпост перед Волновегасом был на месте старого ментовского КП и состоял из плит, знаков «STOP» и пацанов в зеленых бушлатах и балаклавах, медленно замерзающих на ветру. Мы объехали черный опель, возле которого стоял хлопец с автоматом и что-то втолковывал водителю. Из приоткрытого окна вырывались клубы дыма, я двинул рулем и поднял руку жестом универсального пароля. Высокий худой парень, нарушая военные традиции, вдруг замахал нам фонариком.

— Чего это они нас останавливают? — Я аккуратно затормозил и надавил на кнопку электростеклоподъемника, у нашего «лендровера» расположенную почему-то между сиденьями. Стекло не шелохнулось, пришлось распахивать дверку.

— Ща я пароль посмотрю. Уже вечерний?

— Без десяти восемь. Еще дневной.

Нацгвардеец подошел к машине и заглянул в салон.

— Привет, — сказал я. — Слава Новороссии.

— Вы, збройники, когда-нибудь доиграетесь, — хмуро сказал совсем молодой хлопец и поежился. — Пароль знаете?

— Вы, «нацики», совсем без чуства юмора. Знаем, знаем.

— Ты бы постоял тут часов шесть — посмотрел бы я, мля, на твое чувство юмора. Вы в Волноваху?

— Ну да. Товарища генерала на совещание к начальнику генерального штаба везем.

— Зубоскал, мля, — парень посмотрел на Васю. Вася безмятежно копался в телефоне, а Федя, казалось, начал засыпать, неудобно развалившись на заднем сиденье. — Обратно через нас поедете?

— Да.

— Скоро?

— Через час где-то.

— В магаз будете заезжать?

— Во, бачиш, а говорил — чувство юмора отмерзло. Я в Ваху с позиции еду, вечером. Конечно, буду в магаз заезжать.

— Сиги купишь?

— Лехко. Які?

— Винстон серый, блок.

— Все «нацики» курят Винстон. Это настораживает. Бабло давай.