Збройники

Вечером офицер появлялся снова, такой же рассеянный и с сигаретой. Только уже одетый «по-военному». Он молча кивал куда-то в темноту. Через пять минут раненым носорогом ревели два двигателя, черный выхлоп окутывал бетонные своды, и два танка через исчезнувшую секцию проволочного забора уходили на восток — прикрывать нас, пехоту.

Утром спектакль повторялся снова: грунтовка, джип, каски, шлагбаум, скука, камуфляж. Все танки стояли на местах, так же припавшие пылью, холодные и печальные. БК стоял нетронутым, к пушкам присматривались пауки. Пыль, запустение, тоска.

Никто не знал, как они это делают. Хотя нам и не было важно «как», главное — каждый выполнял свою работу. Мы смотрели в теплаки, бегали от мин и сидели на линии, а танки… Танки просто стреляли через нас, ровняя промзону Докучаевска и пытаясь нащупать разведанные с «крыльев» и «квадриков» отмеченные цели.

А ОБСЕ продолжало обедать в шашлычной на трассе.

После обеда

— Рота, ставай, — бурчит ротный.

— Изя, поставь чайник! — подхватываю я. — Должно же здесь хоть что-нибудь стоять!

— Слушь, харэ петросянить, иди собирай народ.

— Слухаюсь, — говорю я и замечаю Президента, стоящего возле «Чарли». — Серьоженькааааа! А хде Кирпич?

— Хдє-то у армії, — с достоинством отвечает Президент и отворачивается.

— Совсем Гарант страх потерял, — жалуюсь я Васе. — Прошу дозволу звернутися до комбата з рапортом про достроковий дємбєль цього недоліка. Ввіду крайнєго разложенія особового складу.

— На шо разлагается? — спрашивает подошедший начштаба.

— На составляющие. Или вот Роману Викторовичу подарим в штаб. Для опытов.

— Он рисовать умеет? — оживляется Викторыч. — В картах шарит?

— Не. Он стрелять умеет. Стреляет, кстати, хорошо и почти из всего, серьезно.

— Та стрелять нормально у меня полбатальона умеет, — печально говорит Викторыч. — Мне бы шоб рисовать умел…

— Мартин умеет, — мстительно произносит ротный. — Особенно голых женщин.

— Мартин мне не нужен, — все также печалится НШ. — Голых женщин я и сам умею…

Рота, обычно лениво стягивающаяся в течение невыносимых пяти минут, в этот раз даже пытается принять подобие строя. Безуспешно. Я со всеми становлюсь в толпу, Вася с комбатом и Викторычем перед строем терпеливо ждут, пока господа пехотинцы соизволят. Рота стоит, и вышедшее солнце продолжает сушить грязь, дрова и вытащенные разноцветные спальники. В руках комбата белый пакет, сразу вызывающий наше чрезмерное внимание. С краю нашей толпы мнутся двое новеньких — они в броне и с автоматами, остальные — в чем попало.

— Мартіііін, — пихает меня Ярик и тихонько, как ему кажется, начинает выпытывать: — А шо у Санича у пакеті?

— Медали, не зайобуй.

— Нафіга?

— За беху.

— Ага. Ордєн Сутулого. Смотрі, шоб звіздюлєй не далі.

— За шо?

— А я знаю? Найдуть.

— Не веришь ты, Аричек, в наше командование. Зрадофилишь малехо?

Я борюсь с желанием закурить. Как-то осенью на построении батальона попробовал — комбату чего-то не понравилось.

— У комбата вірю, та комбат же ж не рішає.

— Шо це он «не рішає»? Отпуск твой — он решает, УБД — тоже от него. Шо тебе еще надо? Медаль? Зарпла… Грошове забезпечення? Дембель?

— Там пляха, — авторитетно заявляет Ваханыч.

— Ага. Две.

— Не, — вмешивается Мастер, — не похоже.

— Специалисты, мля. Широкого профиля.

— Шо-то длинное. И легкое, бач, ручки не смялись?

— Тихо.

— Може, грамоты…

— Смотанные в рулончик?

— Та тихо, мля!

Рота затихает. Механ сует в рот сигарету, Вася показывает кулак, и сигарета исчезает в недрах необъятных штанов. Викторыч ухмыляется.

— Так, — начинает СанСаныч. — Начем с главного. Кто стрелял в «бэху»?

— Федя-Скорпион, — начинает перечислять Вася, — Психолог заряжал…

— … Мартин в фейсбуке пост писал… — добавляет начштаба.

Все смеются.

— Пост пресс-служба «семьдесятдвойки» написала, — кричу я через гомон. — Там про наш батальон ни слова, между прочим!

— Технически это верно, бо вторая рота откомандирована в распоряжение первого бата «семьдесятдвойки», — отвечает Викторыч.

— Технически могли бы и упомянуть, — ворчит Вася.

— Славы не хватает? — оборачивается НШ.

— Мне — хватает. Но стрелял не я, а пацаны.

— Так, тихо. Тихо! — повышает голос комбат и закашливается. — От меня все бумажки оформлены и поданы.

— На шо? — тут же вклинивается Вася.

— На награды.

— Серьезно? За «бэху» орден теперь дают? Тогда в четырнадцатом пацанам надо было ведрами…

— Орден… Тихо! — уже бурчит комбат. Гомон стихает. — За уничтожение БМП противника положена премия в размере… в размере… мля…

— Сорок две штуки, — подсказывает начштаба.

— … сорок две штуки… Скооолько?.. Херрасе… Алэ! Документы я сегодня завез, но бабло чи будет, чи нет. Тут от «семьдесятдвойки» больше зависит. От себя — маленький презент, — комбат протягивает пакет.

— Грамота?

— УБД с «золотым номером»?

— Отпуск?

— Два отпуска, ага, конечно.

— Пляха! — вопит Ваханыч.

— … щука! — заканчивает СанСаныч.

Роты замолкает. Щука, вяленая, завернутая в газету «Народная Армия», сурово скалится из пакета.

— Мощно, — говорит Мастер и хмыкает.

— По-нашему. По-бразильски, — добавляю я.

— Щука — це кращє, чим ніхєра, — резюмирует Ярик. — Може, по пиву?