Здесь был Чарли

Чарли шёл по коридору госпиталя, тихонько насвистывая себе под нос и перепрыгивая с квадрата на квадрат. Это была его любимая игра – выбрать один из двух перемежающихся в шахматном порядке цветов плитки и провести весь свой обход, наступая только на один из них. Чарли на секунду подумал, что это даже интереснее, чем разгадать самый главный секрет, но затем фыркнул и помотал головой, поражаясь, как ему в голову могла прийти такая кощунственная мысль.

Мальчик поравнялся с палатой мистер Флетчера и заглянул в нее, скорее по привычке и ради соблюдения ритуала, чем на самом деле надеясь найти кого-нибудь из других. Как он и ожидал, в палате не было никого кроме сидящего на больничной койке усатого мужчины, свесившего голову чуть вправо и вниз и безжизненно смотрящего в одну точку, и его жены, которая поправляла ему подушки.

Чарли вздохнул – раньше он часто разговаривал с мистером Флетчером, но в последнюю неделю тот почти перестал возвращаться – только спал или сидел вот так, не обращая ни на кого ни малейшего внимания. Впрочем, не он один – многие из тех, с кем раньше общался Чарли, тоже давно не просыпались, а то и совсем исчезли. Тот, кто долго не просыпается, всегда исчезает. Куда? Чарли был уверен, что это тоже часть самого главного секрета. Мальчик уже и не помнил, как давно он пытается его разгадать.

Всё началось с того, как мама привезла Чарли сюда, в госпиталь. Тогда он еще совсем не понимал, почему она была так встревожена. Трясущиеся руки – не большая беда для девятилетнего ребенка. Конечно, Чарли не нравилось, что рисунки любимого Роллс-Ройса “Серебряный призрак” с большими круглыми фарами перестали получаться так же хорошо, как раньше. Отец всегда хвалил его за них и даже обещал летом свозить в столицу на выставку автомобилей. Этого так и не случилось – он пережил войну, но не смог одолеть чахотку. Ну а Чарли всё-таки попал в Лондон – правда не на выставку, а в неврологический госпиталь.

Здесь было целое крыло для тех, у кого была такая же болезнь – Чарли опять забыл, как она называлась. Это были длинные слова, звучащие как древнее заклинание и каждый раз стирающиеся у него из памяти словно по мановению волшебной палочки, сколько бы раз он их не слышал. Мальчик легонько стукнул себя по голове, раздосадованный тем, что все эти заумные слова опять куда-то разбежались. Впрочем, он всё равно придумал другое название, получше того, что дали врачи. Чарли называл свою болезнь дрёмой – ты как бы спишь и не спишь одновременно, прямо как он сейчас.

Обычно болезнь начиналась с малого – у кого-то немного тряслись руки, ноги или голова, появлялся жар, да и усталость чувствовалась чуть больше, чем обычно. Затем, казалось бы, не происходило ничего страшного – человек просто начинал засыпать – с открытыми или закрытыми глазами, стоя, сидя, посредине любого своего, даже самого важного дела, роняя из рук предметы и застывая как статуя сначала на минуты, потом на часы и дни, приходя в себя всё реже и реже. До тех пор, пока приходить становилось совсем некуда. Чарли знал, что люди не могут долго жить без еды и воды.

Но такое случалось не со всеми – симптомы многих больных шли на спад, а потом и вовсе исчезали, словно бы сами по себе. Доктора не могли этого объяснить, поэтому просто объявляли их излечившимися и отправляли домой. Остальные, не такие везучие, всё еще барахтались между сном и явью и никто не мог точно сказать, кто из этих несчастных вернется, а кто уже нет.

Впрочем, и те, и другие, были абсолютно бесполезны для Чарли. Они никак не могли помочь ему раскрыть самый главный секрет – вот что злило мальчика больше всего.

Когда Чарли еще не начал дремать сам, он часто приставал с расспросами к другим больным – тем, кто уходил, но время от времени возвращался. Многие отмахивались от настырного мальчугана и утверждали, что ничего не помнят. Другие говорили, что им снились сны, такие же, какие видишь, когда просто спишь. Некоторые, между тем, удивлялись его вопросу и отвечали, что были всё это время здесь, в госпитале, и занимались своими обычными делами. Вскоре Чарли понял, о чем говорили последние.