Здесь была Бритт-Мари

– Нет, нет, она там работает, – ответил Пират и добавил, словно ссылаясь на некий закон природы: – Все мамы в Борге работают в больнице.

Бритт-Мари не знала, что на это отвечать. Поэтому она спросила:

– Почему тебя зовут Пиратом?

– Потому что папа уклонялся от налогов, – ответил Бен.

Больше Бритт-Мари никогда не назовет его Пиратом.

Толстая металлическая дверь открылась; на пороге стоял Свен, с красным носом, потный, с полицейской фуражкой в руках.

– Мама сильно бесится? – тут же вздохнул Бен.

Свен медленно покачал головой. Положил руку мальчику на плечо. Встретился глазами с Бритт-Мари.

– Мама Бена работает в ночную смену. Ей позвонили отсюда, она позвонила мне. Вот я и примчался.

Бритт-Мари захотелось обнять его, но она сохранила благоразумие. Надзиратели не разрешили Бену встретиться с отцом, потому что время посещений уже закончилось, однако Свен уговорил их отнести бумажку в здание тюрьмы. Надзиратели вернулись с подписанной справкой, с припиской: «Люблю тебя, сынок!» На обратном пути Бен так сжимал бумажку, что, когда они добрались до Борга, буквы уже почти не читались. Молчали все – и Бен, и Бритт-Мари, и Свен. Да и что скажешь подростку, который не может повидаться с родным отцом без разрешения посторонних в форме? Но когда они высадили Бена у его дома и навстречу мальчику выбежала мама, Бритт-Мари показалось уместным сказать что-нибудь ободряющее, и она произнесла:

– Должна сказать, Бен, что там невероятно чисто. Мне всегда казалось, что в тюрьмах очень грязно, но в этой, кажется, соблюдают гигиену. Хотя бы это радует.

Сложив бумажку с отцовской подписью, Бен протянул ее Бритт-Мари, не поднимая глаз.

– Оставь у себя, – тут же сказал Свен.

Бен кивнул, улыбнулся и еще крепче сжал бумажку в руке.

– Завтра будет тренировка? – едва слышно выговорил он.

Бритт-Мари тотчас принялась шарить в сумочке в поисках списка, а Свен спокойно пообещал:

– Конечно, будет, Бен. В обычное время.

Бен покосился на Бритт-Мари. Та согласно кивнула. Бен слабо улыбнулся, помахал ей – и утонул в маминых объятиях. Свен помахал женщине, но она уже прижалась лицом к рыжей шевелюре и что-то шептала в волосы своего мальчика.

Свен медленно вел машину через Борг. Неловко покашливая – как человек с нечистой совестью.

– Им пришлось нелегко – ей и Бену. Чтобы их не выгнали из дома, ей приходится работать в три смены. Бен – отличный парень, и отец у него неплохой человек. Да-да-да, я знаю, что он поступил нехорошо, что мошенничество с налогами – это преступление. Но он был в отчаянии. Из-за финансового кризиса хорошие люди могут прийти в отчаяние, а отчаяние толкает людей на глупости…

Он замолчал. Бритт-Мари не стала говорить, что финансовый кризис миновал. У нее имелись основания полагать, что сейчас это неуместно.

В машине было прибрано, коробки из-под пиццы Свен выбросил. На асфальтовой площадке у обочины Сами, Псих и их дружки снова играли в футбол.

– Отец Бена не такой, как эти. Я только хочу, чтобы вы поняли: он не преступник. Не такой, как эти ребята… – продолжил Свен.

– Сами тоже не такой, как эти ребята! – возмутилась Бритт-Мари и, не утерпев, добавила: – Сами – не бандит, у него в ящике для приборов идеальный порядок!

Свен вдруг рассмеялся – глухим журчащим смехом, словно кто-то вдали развел костер, чтобы согреть руки.

– Нет-нет, с ним-то порядок, с Сами. Ну да, ну да. Он просто связался с плохой компанией…

– У Веги, кажется, сложилось впечатление, что он должен кому-то денег, – заметила Бритт-Мари.

– Не Сами. Псих. Псих всегда кому-нибудь должен. – И журчащий смех погас, иссяк, ушел в никуда.

Полицейская машина замедлила ход. Парни, игравшие в футбол, ее видели, но едва удостоили внимания. Это было унизительно: они как бы демонстрировали, что не боятся полиции и не принимают ее всерьез. Свен прикрыл глаза.

– Сами в детстве тоже пришлось несладко. Скажу вам, этой семье выпало больше несчастий, чем положено по справедливости – если где-то ведется такой учет, кому сколько положено. Он теперь Веге и Омару и за мать, и за отца, и за старшего брата. Ему и двадцати-то нет, а тут такая ответственность!

Бритт-Мари и хотелось бы спросить, что значит «и за мать, и за отца», но благоразумие заставило ее промолчать. Она ведь не из тех, кто вмешивается в чужие дела. Свен заговорил снова:

– Псих – его лучший друг. С тех пор, как они научились гонять мяч. Из Сами мог выйти толк, все видели, что у него талант, но ему в жизни слишком солоно пришлось.

– В каком смысле? – переспросила Бритт-Мари чуточку обиженно: Свен рассказывал таким тоном, будто она сама должна обо всем догадаться.

Свен неловко поднял ладонь.