«Здесь было НТВ», ТВ-6, ТВС и другие истории

Мы встретились с ним в день моего возвращения в Москву. «Алик» был корректен и мил, уверял в своей совершенной независимости от Кремля, сетовал на излишнюю резкость полемики (и я был вынужден извиниться за некоторые полемические срывы моих коллег). «Алик» рассказывал о своих планах в медиа-бизнесе, описывал светлое будущее НТВ, предлагал сотрудничество. Надо отдать ему должное – покупать меня Кох не пытался. Я был в неловком положении – меня мучило существование презумпции невиновности, и мой тонкий собеседник это понимал.

Беседа закончилась диалогом в дверях.

– Пока вы не попробуете мне поверить, вы не можете утверждать, что я вас обманываю, – подытожил Кох.

Я попытался еще раз объяснить разницу наших рисков:

– Для вас это – бизнес. А у нас нет ничего, кроме репутации.

И тут случилось удивительное. Услышав слово «репутация», «Алик» вдруг перешел на инглиш.

– Mother fucker! – крикнул он. – «Репутация!» Mother fucker!

Кажется, я сказал что-то не то.

Наш разговор о доверии происходил вечером одиннадцатого апреля, меньше чем за три дня до ночной операции по захвату телекомпании. Через полгода сделавшего свое дело «Алика» поперли с НТВ, дав возможность соорудить на лице выражение обманутой невинности… Случилось именно то, о чем я писал ему в том апрельском письме. Впрочем, для того, чтобы видеть такие двухходовки, Каспаровым быть не обязательно.

За все сделанное Кохом в борьбе с НТВ Родина выдала ему кусок себя в его родной Ленинградской области. Разобравшись с медиа-бизнесом, многосторонний Альфред Рейнгольдович переключился на строительство торгового порта в Усть-Луге. В настоящее время он рубит окно в Европу, счастливым образом являясь совладельцем этого окна. Большие перспективы, федеральное финансирование, разумеется… И прокуратура Альфредом Рейнгольдовичем больше не интересуется.

Впрочем, конечно, нельзя утверждать, что все это как-то связано с его ролью в развале нашей телекомпании.

Презумпцию невиновности надо уважать.

С НТВ уходили теперь каждый день, коллектив распадался…

Личные неприязни, к сожалению, сыграли чересчур большую роль в том, как развивались события. Линия отрыва зачастую проходила именно по этому пунктиру; из-за этого ушли очень многие. По-человечески понимаю их вполне, и все-таки – жаль. В те дни, может быть, стоило абстрагироваться от неприязней и симпатий. Многим – особенно тем, кто помоложе – не хватило взгляда на происходящее с дистанции. Взгляда сквозь обстоятельства – на судьбу.

Можно огорчаться этому, но, ей-богу, правильней – удивиться, сколько людей сумели отделить зерна от плевел. Не только «звезды канала» – корреспонденты, редакторы, операторы, монтажеры, девочки-гримерши…

Стакан наполовину пуст, – но он наполовину полон!

Долгое время во всем, что происходило вокруг НТВ, присутствовал спортивный аспект: противоречивые решения судов, имена оставшихся в нашей команде и ушедших на РТР или к г-ну Йордану, – все осмыслялось в категориях победы и поражения. Но в какой-то момент стало ясно, что дело уже не в судах, не в пиаре и не в том, у кого больше «звезд»… Эксзистенциальность ситуации стала очевидной для всех, кто вообще имеет понятие об этой штуке. Сформулировала это однажды Светлана Сорокина: речь идет о спасении души.

Сколько раз за пятнадцать лет почти ежедневной жизни в эфире Светлана находила вот такие простые и ясные слова для того, что, мыча и запинаясь, так и не смогли высказать другие? Она сама маялась в эти месяцы ужасно, что неудивительно – не маялись в то время только законченные мерзавцы. Но когда приходила пора говорить, Света была неизменно точна и прекрасна.

У Мандельштама есть поразительное определение поэзии: сознание собственной правоты. То есть – все знают, что так писать нельзя, но поэт пишет так, и оказывается: можно! В некоторых острых для страны случаях Сорокина нарушала законы профессии, позволяя себе прямые личные оценки в эфире новостей. Это была поэзия информационного эфира: другим – не рекомендуется, Свете – можно.

Уж не помню, кто определил ее амплуа на отечественном телевидении, но определил его блистательно: Родина-мать.

Хорошо помню нравственное напряжение тех дней: не ошибиться. Не потерять лица. Суметь объясниться, найти точные и понятные слова. Не сделать чего-нибудь, от чего перестанешь быть собой, но для начала самому понять: где в этом клубке противоречий – ты? Слишком многое сплелось там – и высокие материи, и личные неприязни, и этические вопросы, и огромные деньги…