Здесь должна быть я

Сначала папа хотел, чтобы Дэ принадлежал и первый и второй этаж будки. Но потом он принес от каких-то знакомых кошку. Я, кажется, уже вам о ней говорила. Знакомые разрекламировали кошку, как бесстрашную воительницу и охотницу. Бесстрашная кошка первые три дня пряталась под кроватью среди ящиков с вещами, откуда ее невозможно было выковырять. На четвертый день она решилась приблизиться к миске. И тут выяснилось, что воительница не узнает мяса. Зато с удовольствием ест кашу и хлеб. А когда папа попытался запереть ее в сарае, где предположительно водились мыши, то она от страха так скреблась и орала, что пришлось ее выпустить, чтобы она случайно не проскребла дверь насквозь или соседи не позвонили в милицию. Но папа не терял надежды, что воительница воспрянет духом. Надо только дать ей освоиться. И чтобы это произошло побыстрее, он выделил ей просторную квартиру на втором этаже будки-новостройки.

Так у Дэ остался только первый этаж. Но и он был довольно большим и благоустроенным. Папа положил там мягкий коврик, а Дэ, оказывается, сверх того наворовала мешковины, чтобы было еще мягче. Это я выяснила, когда залезла к ней в будку. Еще я обнаружила, что в углу у Дэ хранится стратегический запас консервов. Банки от сгущенного молока и рыбы, аккуратно составленные столбиками, представляете? Ну и, конечно, несколько обглоданных костей. Все это меня немного развеселило, но ненадолго. Потому что в будке ужасно воняло мокрой псиной и вдвоем было тесновато. А Дэ косилась на меня как на непрошенного гостя. Как будто я посягнула на последний оплот ее собачьей независимости. Пришлось вылезать.

И вот тогда я пошла подыскивать подходящий крюк. Крюк нашелся легко: в одной из комнат не было люстры. Веревку и искать не надо было, вся летняя кухня представляла собой склад клуба самоубийц. Выбирай любой толщины, на любой вкус! Оставалась записка. Нужно было сочинить предсмертную записку. Честно сказать, я не знала как эффектно сформулировать свои претензии. «Мне плохо живется, никто меня не любит, даже собака прогнала из будки» — звучало как-то несерьезно. «Я решила свести счеты с жизнью, потому что все равно никому нет до меня никакого дела, даже моей собственной собаке» — звучало красиво, но не передавало всех тех смутных упреков, которые мне хотелось высказать родителям и всему миру. А я была уверена, что об уникальном случае напишут в газетах. Сочиняя записку, приходилось размышлять, почему же я хочу повеситься. И неожиданно я пришла к выводу, что я сдалась. Я, почему-то, была уверена, что жизнь — это сражение. Сражение за розового зайца, сражение со страшной черной ямой, которую нужно перепрыгнуть, сражение за самостоятельность и личное пространство. И, выходит, если ты сам себя убиваешь, то ты вроде как этим признаешься в своей слабости, неспособности дальше сражаться. То есть ты проигрываешь сражение. А я очень не любила проигрывать. Так что я отнесла веревку обратно в летнюю кухню и стала готовиться к побегу. Раз жить тут больше невозможно, нужно бежать. Я положила в школьный рюкзак сверху на учебники арифметики и природоведения зубную щетку, расческу, запас нижнего белья и мышонка, которого перед нашим отъездом из северного города пошила мне сестра. Мышонок был в шортах, в черными бусинками вместо глаз, с нарисованными красным фломастером губами и в бусах из разноцветного стеклянного бисера. Рюкзак раздулся и мне с трудом удалось его закрыть. Мои намерения были очень просты: утром я сделаю вид, что иду в школу, а сама немного отойдя от дома поверну в обратную сторону и пойду к бабушке Розе. И попрошу ее взять меня пожить, как тогда, перед Новым годом. Или телеграфировать маме, чтобы она меня срочно забрала. Этот план казался мне безупречным. Но утром папа каким-то непостижимым для меня образом догадался о нем.

Он сразу полез в мой рюкзак и обнаружил там гору улик. Гора улик лежала прямо сверху, как будто нельзя было хотя бы положить ее на дно, а потом прикрыть учебниками. Пришлось идти в школу под конвоем.

Папа, конечно, обиделся, что он и белье мое стирает и блины мне жарит, а я совсем не ценю. А я решила затаиться, усыпить папину бдительность, а потом повторить попытку. Но потом началась весна и я впервые в жизни увидела цветущие деревья. Они внезапно, в одно утро, покрылись белыми и розовыми шапками и цветение охватило сразу весь город. Это было такое невероятное зрелище, что я совсем забыла о побеге.

Здесь должен быть торт со свечками