Здесь и сейчас

Резкий запах сушеной рыбы, водорослей и солярки. До того отвратительный, что у меня перехватило горло и затошнило. Я даже не успел встать на ноги, как внутренности мои скрутило и изо рта полилась желчь. Я закашлялся, чуть не задохнулся и наконец поднялся. Живот у меня сводило от тоскливого ужаса. При каждом возвращении тот же стресс, тот же страх — неизвестно, где окажешься, какие опасности подстерегают.

Я разлепил веки и увидел нечто потрясающее и вместе с тем внушающее отчаяние.

Было еще темно, но край неба начал светлеть. Насколько хватало глаз, передо мной повсюду торчали остовы старых кораблей. Разной величины, потемневшие, ржавые. И каких только среди них не было — пароходы, сухогрузы, баржи, парусники с обломками мачт, катера, речные пароходики и даже ледокол.

Сотни, тысячи корабельных скелетов на кладбище кораблей.

1

Я понятия не имел, где я.

На горизонте не было привычной ломаной линии небоскребов. Зато где-то в стороне, похоже, торчали подъемные краны, заводские трубы и пламенел факел нефтеперерабатывающего завода.

Место не самое гостеприимное из всех возможных. Да и людей здесь не было. Тишину нарушал только плеск воды, поскрипывание старых досок и крики чаек, что кружили в предрассветной синеве.

Я дрожал как цуцик, клацал зубами. Холодно было до чертиков. При таком-то морозе да в холщовых штанах, футболке и легкой курточке! Щеки так и жгло. По моим щекам текли слезы.

Стараясь согреться, я тер себе плечи, дышал на руки, но не помогало. Еще немного, и я мог замерзнуть до смерти.

Под ногами — что-то колеблющееся, ненадежное. Не помост, не причал — какие-то мостки. И я был не в доках, а в какой-то заводи, где в стоячей воде догнивали брошенные корабли.

Апокалипсис, честное слово. Пейзаж конца света.

Выбраться отсюда можно было только пляжем вдоль берега. Я повернулся спиной к кораблям-призракам и метров сто прохлюпал по грязи, добираясь до насыпи, которая вела к берегу.

Холод подгонял меня, и я бежал, дрожа и низко опустив голову, чтобы защитить лицо от жгучего ветра.

Прошло немного времени, и я перестал чувствовать собственное тело. Мне было больно дышать. Всякий раз, когда я делал вдох, в нос и горло будто вгоняли нож.

Даже думать мне было трудно, будто и мозг был скован холодом.

Я бежал минут двадцать, пока не добрался наконец до поселка с небольшими двухэтажными домиками с крашеными крышами из дранки. Остановился возле первого. Старик в теплой куртке жег сухие листья посреди лужайки.

— Заплутал? — поинтересовался он, заметив меня.

Я обратил внимание, что на нем ковбойская шляпа, а еще у него длинные усы, пожелтевшие от табака.

Наклонившись вперед, уперевшись руками в колени, я зашелся кашлем. Голова кружилась, сердце тяжело бухало в груди.

— А мы где? — спросил я между двумя приступами кашля.

Старик почесал в затылке и сплюнул жвачку, словно и впрямь был героем вестерна.

— Где, спрашиваешь? В Уайт-Марин, на кладбище кораблей.

— А поточнее?

— В Росвилле, на Статен-Айленд.

— А Манхэттен отсюда далеко?

— Большой город-то? Не меньше часа на автобусе до парома, потом на пароме, ну и там дальше, куда надо.

Я деревенел просто на глазах.

— А ты, похоже, не в форме, паренек? — заметил старик. — Не хочешь зайти погреться, горячего винца выпить?

— Буду вам очень благодарен.

— Меня зовут Захария, но можешь меня звать Табачок, меня все так зовут.

— Артур Костелло.

Я шел за ним следом к дому, а он продолжал:

— Хочешь, и одежонку подберу тебе по росту. Вон у меня полный шкаф. От сынка моего осталась. Линкольном его звали. Работал в обществе Красного Креста. Два года назад он погиб в автокатастрофе. Немного на тебя был похож.

Я снова поблагодарил старика.

— Какой у нас сегодня день? — спросил я, поднимаясь по ступенькам крыльца.

— Пятница.

— А число?

Старик снова сплюнул табачную жвачку и пожал плечами:

— Если верить журналюгам, так последний день на земле.

Я недоуменно нахмурил брови, а он добавил:

— Говорят, сегодня в полночь вся техника сойдет с ума. Говорят, не выдержит она перемены в датах. А мне сдается, они, как всегда, врут.

Я не мог понять, о чем он. Мы вошли в столовую, где работал телевизор. Посмотрев на ленту внизу экрана, я тут же все понял.

31 декабря 1999-го.

Канун конца света.

2

У Лизы я поцеловал замок.