Здесь и сейчас

– Вот и молодец. На верфи, я слышал, работает много русскоязычных немцев. Может быть, ты сможешь устроиться туда на работу.

– Ты увольняешь меня? – Я не хотела верить услышанному. – Я больше не устраиваю тебя как специалист?

Гюнтер протянул через стол руку и накрыл ладонью мои трясущиеся пальцы.

– Руки холодные, – сообщил он. – Я не хотел говорить, но времена сейчас слишком тяжелые для книжного магазина. Сама знаешь, кризис. Я еле свожу концы с концами, а мои дети не интересуются магазином. Русские хорошо платят.

– Но ты же их не любишь, называешь мафией.

– Да, мафия. Русские и американцы, от них весь вред. Американцы инициировали кризис, за который все мы должны расплачиваться. Русские сидят на нефти и газе. Но мафия всегда хорошо платит. Да и какая разница тебе, ты же не разделяешь мою точку зрения? Ладно, не волнуйся, все образуется. Мы еще побарахтаемся. А языком ты все же займись, советую.

Выходные мы с Оливером провели плодотворно.

Должна признать, что после исчезновения ночных видений мой дом подзарос грязью, поэтому на выходные была назначена генеральная уборка.

Из дома мы, влекомые уборочным азартом, переместились на улицу. Я готовила к зиме розы, Оливер сгребал опавшую листву.

Орудуя секатором, я выстраивала в голове башни – одна другой кренделявистей и витиеватее – и архитектура эта была призвана сообщить доктору Амелунгу о моих открывшихся способностях. Странное дело, но я абсолютно не думала о том, как примусь рассказывать об этом профессору Шульцу. Как-нибудь. В мыслительном запале я чуть было не срезала под корень все растения, но была остановлена бдительным сыном:

– Мам, что-то ты сильно срезаешь, – отрезвил меня Оли, – или решила избавиться от роз?

Пришлось признаться, что я и вправду погорячилась.

Сидя на корточках над изуродованными кустиками и размышляя, как быть – обкромсать оставшиеся для симметрии или же пожалеть, – я не заметила, когда у дома остановилась полицейская машина. Слышала, как кто-то подъехал, как хлопнула дверца, но очнулась, только услыхав откуда-то сверху знакомый голос.

– Хм, на мой взгляд, можно было бы оставить побольше, – с сомнением произнес Клаус Амелунг. – Здравствуйте, фрау Таня, привет, Оливер.

– Здравствуйте, герр Амелунг! Я ей то же самое сказал, – приветливо отозвался мой сын, маленький предатель.

Перед моим носом переминались с пятки на носок чудесные замшевые ботинки.

Я, как под дулом пистолета, медленно подняла голову. Доктор Амелунг, засунув руки глубоко в карманы куртки, вальяжно покачивался и широко улыбался. Нет, почему я так странно на него реагирую, при чем здесь дуло?

Я попыталась подняться, но ноги затекли от долгого сидения, и их пронзило тысячей мелких, колких мурашек. От острого ощущения я только шлепнулась обратно в розы, не забыв перед этим крепко ухватиться двумя руками за ногу доктора. Докторское колено оказалось на ощупь твердым и бугристым, по-живому теплым. Еще чуть-чуть, и мой захват можно было бы назвать лучшей подсечкой сезона – тело доктора потеряло равновесие и угрожающе нависло над колючими кустами. Но на то он и Амелунг – краса и гордость района! – чтобы устоять. Он с усилием выпрямился и даже выдернул наверх меня. Мы оказались друг напротив друга: я красная как рак от несанкционированного доступа к докторскому телу, он – свежий, невозмутимый и прекрасный.

Доктор смотрел на меня в ожидании. Я глядела, распахнув глаза, силясь сообразить, что именно должна предпринять.

Неизвестно, сколько бы мы так стояли, но на помощь пришел Оли. Он бесцеремонно ткнул меня локтем в бок и громко прошептал:

– Мама, нужно поздороваться и извиниться, ты чуть не уронила папу Агнет.

Поздороваться внятно мне не удалось, потому что пресловутый папа Агнет от этого заявления громко захохотал, как какой-нибудь Расти Мюллер. Его рот расползся по лицу, щеки подперли нижние веки, а глаза убежали куда-то на лоб. И невооруженным взглядом было видно, что у Амелунга прекрасный стоматолог. Кстати, своему сыну я не разрешаю так вызывающе хохотать в лицо собеседнику.

Смеяться он прекратил так же внезапно, как и начал.

– Фрау Таня, – индифферентно обратился ко мне доктор, – сожалею, но наша совместная поездка переносится на неопределенный срок. Меня срочно вызывают на работу, в Бремен.

Я расстроилась. И даже не от того, что придется добираться в понедельник на перекладных, – в этот момент я и не думала про понедельник, – а просто так.

– Но вы не волнуйтесь, вас утром отвезет Курт.

Собственно, на этом наша беседа была исчерпана. Я, разумеется, забыла выступить с заранее отрепетированной речью, а он банально попрощался, сел в полицейскую машину и был таков.

Тщательно продуманной речью пришлось поражать Курта Амелунга – не пропадать же добру!

Курт, нелепо смотрящийся за рулем отцовского джипа, выслушал меня крайне внимательно. И не стал пугать, предостерегать и воспитывать, как, вероятно, поспешил бы сделать его отец.