Здесь, на краю земли

— А вы вспомните, — сказал Перегрин, — вспомните что произошло, когда вы оказались внутри невидимой стены. Вы упали в обморок.

— Ну, — подтвердил я с крайним неудовольствием.

— Я, между прочим, тоже чуть не упал в обморок, когда вы на меня закричали: колдун, сожгу… Помните?

— И что?

— А то, что колдуном вы меня не считали, а просто хотели напугать. Это я потом понял. Так вот замок ваш — так же. Он уже тогда знал, что вы свой, однако врезал вам изо всех сил.

Потом он сказал, что когда у него возникают трудности с замком, он сразу вспоминает меня, и поступает так, как поступил бы, имей дело со мной. — Так значит, я, по-твоему, непредсказуемый и жестокий. Не видал ты жестоких князей, вот что, — сказал я.

— Я видел много разных людей. — Он улыбнулся. — Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Не о вас. Например… Вы знаете, я всем башням дал имена. Западная — Свеча. Восточная — Чудище. Северная — Белый Ветер. Южная — Алая. А эта — он показал глазами вверх — Зунта.

— Зунта? Почему?

Он смущенно опустил голову и сказал, что так зовут одну девушку, которая живет очень далеко отсюда, во Флангере, а почему он назвал башню в ее честь, он не знает.

— Ясно, — сказал я. — Хорошенькая?

Вместо ответа он выудил из кармана мелок и быстрыми движениями набросал на темной плите пола тонкий острый профиль.

— Ничего, — одобрил я. — И ловко же ты рисуешь, однако.

— Кажется, с закрытыми глазами мог бы ее нарисовать, — ответил он тихо. — А она меня и не помнит, наверное.

— Все может быть, память-то девичья. Кстати, когда мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас, у меня была женщина по имени Зунта.

— Правда? — просиял Перегрин.

Я рассказал, что была она служанкой в замке моего отца, и что я уже не помню, как там у нас все приключилось в первый раз. Смешная была тетка — огромная, мягкая, и всегда забавно так, плотоядно урчала, когда я в нее зарывался.

Перегрина покоробило.

— А потом стервец Алмир, мой драгоценный братец, как-то о нас пронюхал, и однажды принялся высмеивать меня при всех. Был какой-то праздник, гостей видимо-невидимо. Нас едва разняли. До сих пор жалею, что не задушил его в тот раз.

Внезапно факел на стене затрещал, догорая, и погас. Я ухватился за Перегрина. «Не бойтесь,» — шепнул он.

— Я не боюсь никого. Никого из людей, — громко сказал я. — Но сидеть здесь, как в могиле…

— Руку пустите, больно.

Я отпустил его, и мы некоторое время сидели в темноте и тишине, а потом я не выдержал и попросил его не молчать.

— Рассказывай что угодно. О странствиях своих, об учителе… как его… О Зунте, если хочешь. Или лучше скажи — этот саркофаг не мне ли предназначен? — Нет, — ответил Перегрин. — Мне.

Я повернулся к нему, но лица не увидел.

— В конце жизни каждый мастер должен вернуться в свой первый замок. Мастер Гэдан вернется в Черный Храм. Я вернусь сюда. Круг должен замкнуться. Таков закон. — Он тихо рассмеялся в ответ на мое растерянное молчание и добавил: — Но это будет не скоро. Мастера обычно живут очень долго. Неожиданно я начал все явственней различать в темноте Перегрина, стену и профиль Зунты на полу. Мне показалось, что светает. Оглядевшись, я не обнаружил ни окна, ни дыры в потолке — ничего, откуда утренний свет мог бы исходить. Словно бы светились сами стены — и светились все ярче.

— Это еще что? — ошеломленно спросил я.

— Вы же сами сказали, что вам не нравится могильная темнота, — ликующе отвечал Перегрин. — Так вот вам!

Свет уже вошел в полную мощь. Стены сияли холодным перламутром, точно так же, как сиял когда-то чертеж замка.

— Ты и после этого будешь утверждать, что ты не колдун? — спросил я ехидно.

— А я тут не при чем! — воскликнул Перегрин и, вскочив, запрыгал вдоль стен, как заяц. — Вы скажите что-нибудь замку, а то он обидится. Что так смотрите? Поблагодарите хотя бы.

— Спасибо, — промолвил я в пространство и глупо улыбнулся.

Когда мы вышли, оказалось, что на улице действительно уже светает. Мало того, посреди двора стояли повозки с кирпичом, а возле них — Анч и Хач. Увидев нас, они подошли и, толкая друг друга локтями, остановились, не решаясь заговорить. В полумраке они выглядели совершенно одинаково, как, впрочем, и при свете дня.

— Это мы виноваты, — сказал один.

— Только мы, — поддакнул другой.

И они наперебой принялись рассказывать о каком-то удивительном пиве, которое варят только у них в деревне и которое все должны непременно попробовать, а попробовав такое пиво, от него уже ведь не оторвешься, это любой скажет. А уж они-то, Анч и Хач, лучше других знают, что употреблять сей божественный напиток нужно не спеша.

— Мы сказали всем, что отвечать перед вами будем только мы, — сказал первый.

— Потому что это мы никого не отпустили, — закончил второй и напрягся, ожидая удара.

— Убирайтесь с глаз моих, — велел я, и счастливые братья тяжелой рысью понеслись прочь.

Начиналось утро. Я окинул взглядом строительные леса и рваные контуры незаконченных стен, и подумал, что я его непременно построю, мой замок, и будет он действительно невиданным — прекрасным и грозным, и тогда для меня ничего уже не будет по-прежнему.