Здесь на Земле

— Мам, ты в порядке? — спрашивает Сьюзи, ставя в духовку миску устричной начинки.

Полон дом гостей, а Луиза стоит, задумавшись, со стаканом вина в руке.

— В абсолютном, — словно очнувшись, отвечает она и идет помочь Марч достать супницы с верхней полки шкафа.

Изумруд в кольце, оставшемся от Джудит, мерцает всякий раз, как Марч тянет вверх правую руку, — будто некая таинственная жидкость. «Довольно, перестань себя жалеть», — с трудом отрывает от кольца взгляд Луиза. Кольцо, в конце концов, это ведь не сердце, не душа, не муж, который рядом с тобой в постели каждую ночь, а всего лишь камешек, который только потому чего-то стоит, что для кого-то важен.

— Ага, вот и индейка, — говорит, войдя, Судья.

Его единственная задача в праздник: нарезать фаршированную птицу. Луиза вынимает из шкафчика нож и большую разделочную серебряную вилку, оставшуюся после матери.

На Судье, по обыкновению, костюм и галстук, и он кажется чересчур высоким в скромной по размеру кухне. Разделывая индейку, он поддразнивает женщин, снующих взад-вперед и уставляющих обеденный стол тарелками снеди. Он — вроде тот же человек; который каждый год на День благодарения стоит тут на кухне у Луизы и возится с набитой устрицами птицей. Но сегодня что-то не так, по-другому. Дрожат руки, когда он действует ножом. Мелко, еле-еле, незаметно — для всех, кроме Луизы.

Покончив с индейкой, Судья идет к раковине. Рядом окно, откуда открывается вид на двор.

— А вот и гости поневоле, — замечает он через стекло идущих Гвен и Хэнка.

— Похоже, для подростков взрослые — не люди, — шутит Марч.

— Готов поспорить, сейчас я этих мустангов диких заарканю. Предложу поесть — они и попадутся.

Он выходит, и залп холодного воздуха проносится сквозь кухню. Рост у Билла Джастиса действительно немалый. Он пригибается на ходу под веткой персика, который Луиза посадила в первый год их брака. Тогда это был дом его родителей (потом те переехали во Флориду). Билл вырос здесь, и Луиза часто напоминала себе об этом, когда так и хотелось указать ему на дверь. Она просто не могла себе представить его живущим где-либо в другом месте. Так или иначе, сейчас слишком поздно думать о таких вещах. Что было, то было, сделанного не воротишь.

— У тебя точно все в порядке? — сомневается Сьюзи.

Луиза подносит руку к лицу, словно желая развеять туман воспоминаний. Марч и Сьюзи тревожно на нее смотрят. Должно быть, на секунду обнажилась ее боль, что-то невольно вырвалось наружу.

— Знобит немного, — отговаривается она. — Ничего страшного.

Все трое, стоя у задней двери, выглядывают наружу. Терьер, зарывшись в кучу листвы, теребит зубами ветку, Хэнк и Гвен о чем-то шепчутся.

— Все к столу, — приблизившись, зовет Судья.

Собака стремглав несется к нему, едва заслышав голос, и прыгает на руки, прежде чем он понимает, что толкнуло его в грудь.

— О, да Систер от вас просто без ума, — удивляется Хэнк. — Поглядите-ка, что вытворяет.

Терьер скулит, тявкает и лижет Билла Джастиса в лицо.

— Ну, ну, прекрати, Систер, хватит, — говорит Судья, но при этом, кажется, донельзя рад прижимать это создание к груди, несмотря на репейник в шкуре и грязь на лапах.

Луиза на глазах бледнеет. Ясно как день: это была их собака. Его и Джудит Дейл. Ощущение такое, словно вместо холодного вина Луиза хлебнула горькой печали. Сьюзи, когда была маленькой, постоянно просила собаку, но Судья всегда говорил «нет». Мол, всюду будут клоки шерсти, грязь, шум…

— Мам, — произносит Сьюзи мягко. «Неужели ей все известно о папе и Джудит Дейл?» — Может, лучше убрать отсюда собаку, — поворачивается она к Марч.

— Извини, — обменивается та со Сьюзи тревожным взглядом, — я как-то не подумала. Пойду запру ее в машине.

— Не надо, — говорит Луиза, — пусть резвится.

Они смотрят, как Судья присел на корточки и нежно чешет за ухом терьера. Луиза чувствует: Марч и Сьюзи ее жалеют. Но что им известно о любви? Ты словно заключаешь с собой сделку, хотя и представить раньше не могла, что на нее согласишься. И так всякий раз, снова и снова.

— Так, девушки, — словно очнувшись, говорит Луиза. — Берем ложки и приступаем к супу, пока он не заледенел.

Этим молодым все видится черно-белым: любовь или отказ, да или нет. Луиза смотрит, как возвращается в дом муж, и почти физически ощущает всю весомость пятидесяти лет, проведенных вместе. Он ей известен от и до… и абсолютно незнаком. Что ж, она сделала свой выбор. Как Марч. Как Сьюзи. Они по молодости думают, что сожаление — это нечто, чего вовек не испытаешь, всегда поступая в точности так, как душа желает. Но порой это лишь вопрос силы переживаний. Что, предпочла бы Луиза не видеть Билла Джастиса за своим столом? Растить дочурку одной? С другим мужчиной — бесконфликтным, превыше всею ценящим комфорт — смотреть по вечерам телевизор и быть на все сто уверенной в его привязанности к ней?

— Мы уже садимся за стол, — говорит она ступающему на порог мужу.

На его брюках там и сям красуются отпечатки грязных лап, костюм впору отдавать в химчистку.