«Здесь начинается ад»

– Ефимыч, Ефимыч, стой! – Мачихин и Гриншпун – два здоровущих кабана навалились на маленького Тарасова и повалили его на снег. Тот зарычал под ними, хватая помороженными губами колкий мерзлый наст.

– Сука! Сукааааа! – ревел тот.

А Гринёв, стараясь не испачкать полушубок кровью, хватал комья снега и прикладывал их к носу.

– Ну-ка тихо всем! – Всегда тихий Шишкин неожиданно выхватил пистолет и два раза пальнул в воздух.

Сработало.

Тарасов перестал вырываться, а комиссар с особистом перестали его душить.

А десантники из комендантского взвода старательно отвернулись.

Мгновение спустя Гриншпун и Мачихин встали со снега. А потом и Тарасов, отряхивая свою кожаную курточку, встал. Сначала на колени, потом и в полный свой, маленький, рост. А потом он порывисто – да так, что никто ничего не успел даже и подумать – подскочил к Гринёву и облапил его.

– Привел? Привел, да?

– Вряд ли, Ефимыч… Да успокойся ты… – с трудом вырвавшись из рук маленького, но крепкого Тарасова, произнес Гринёв. – Мы тут одним батальоном вышли к вам. Истрепанные по самые… По пояс.

– Знаю! – кивнул Тарасов. – Уже знаю. А ну-ка, давай подробнее!

И Гринёв, попивая горячий чай, начал рассказывать. Как двести четвертая бригада не смогла пройти через линию фронта. Все проходы немцами были надежно прикрыты. Прорвать удалось один, но фрицы после того, как первый батальон вышел на тактический простор, ударили с флангов силой не менее двух полков. И батальон, в котором Гринёв шел едва ли не в первых цепях, оказался отрезанным. Там осталась и бригада, и штаб ее. Пятеро суток промыкавшись в бескрайних лесах Демянска, они чудом вышли на позиции боевого охранения бригады Тарасова.

– И вот еще… Держи приказ… – Гринёв протянул усталой, дрожащей рукой конверт. Тарасов вскрыл его зубами, прочел… И обомлел.

«Общее командование передается подполковнику Латыпову, в его отсутствие старшим назначается подполковник Гринёв. Комсевзапфронт генерал-майор Курочкин»

– Что за хрень? – не понял Тарасов. – А почему по рации не прислали?

– Вы ж на связь не выходите… – пожал плечами Гринёв.

– Муха же бляха! – Тарасов аж вскочил! – У меня батареи скоро сядут эту чертову «Клумбу» вызывать! Я тюльпан, я ромашка, ага! Развели, блять, ботанический сад!

Гринёв пожал плечами:

– Я-то что могу поделать? Латыпов тут?

– А это-то что еще за хрен с горы? Какой, в пень разлапистый, Латыпов??

– А я знаю? Представитель штаба фронта. Твоим радиограммам не верят. Говорят, панику наводишь. Они самолеты шлют, шлют, снарягу кидают, кидают…

– Шлют? Шлют?? Снарягу??? Да их же мать фронт в дупло по самую дивизию! Каждую ночь, млять, самолеты – мимо, мимо! Как же, мать твою, у меня обморожений скоро будет полбригады! Живаго! Где Живаго?

– Знакомая фамилия… – почесал облупившийся нос Гринев.

– Да насрать, что знакомая! Где Живаго, мать едрить через колено!

– Оперирует, товарищ подполковник! Велел передать, что пока не закончит, посылает всех в третью задницу четвертой мамы Гитлера!

Дневальный втянул, на всякий случай, голову в плечи, а начштаба, особист и комиссар заржали.

– Латыпов тут со дня на день будет. Ну не помнишь его, что ли? Лысый такой!

– Не помню. И не представляю. И представлять не хочу! У меня плохая память на имена и даты.

– Значит, как увидишь, так и вспомнишь, – без тени улыбки сказал комбриг двести четвертой.

– Отлично, мать твою… Значит, я тут сижу уже вторую неделю, прибегают щеглы типа тебя и сразу давай командовать?

Тарасов от обиды едва не плюнул в лицо Гринёву.

– Щеглы, ага… – неожиданно согласился Гринёв. – Давай к делу, а? Атака на Добросли приказана.

Тарасов только ошеломленно закачал головой:

– Штаб всего корпуса? Без поддержки твоей бригады? Тихо! – успокоил он жестом возмутившегося Гринёва.

– Нет у тебя больше бригады!! Нету! Есть триста голодных и безоружных людей. А кормить нам их нечем. И вооружать нечем, ерш твою душу меть!

* * *

Артем Шамриков сидел в засаде.

На лося.

Бригада так и сидела в болотах, ожидая неизвестно чего. Командиры чего-то бегали, суетились. Вечерами пускали ракеты. После чего ротами шарахались по лесу, собирая сброшенные с «ТБ-3» тюки на парашютах. Парашюты, кстати, без промедления шли в медсанбат.

Иногда на импровизированный аэродром садились «уточки». В них запихивали – именно запихивали! – раненых до отказа, так, что бипланы едва поднимались над деревьями.

Иногда Артем смертельно завидовал тем, кто отправляется сейчас на Большую Землю. Но это чувство было мгновенным, хотя и острым. А последней ночью и оно прошло.

Их рота тогда сидела вокруг аэродрома. Десантники готовы были стрелять на каждый шорох в ночном лесу, но чаще всего оглядывались. Оглядывались на фанерные самолетики, увозившие их ребят – раненых, больных, обмороженных – домой.

Оглядывались, пока один из «У-2» внезапно не накренился под порывом ветра и не зацепил краем крыла высоченную сосну на краю поляны. Этого самолету хватило, чтобы его развернуло, перевернуло и… И гулким хлопком бензиновая вспышка обожгла душу Артема. Больше он не смотрел на взлеты.