Здесь начинается Африка

Программой развития сахарских (районов предусмотрено большое строительство в городах М’Заба — школ, больниц. А когда при мне в стране проходили выборы в местные органы самоуправления, мозабиты успешно в них участвовали. Символично, что на одной из главных улиц кафе называется «L’Indépendance» — «Независимость».

Как и в каждом оазисе Сахары, центральное место в Гардае занимает базарная площадь, по-арабски — «сук», большое ровное пространство, окруженное аркадой. Обычно сук располагается в нижних районах, то есть в наиболее доступной части города. Постоянные гости здесь — верблюжьи караваны. Но если во всех оазисах базары шумны и крикливы, то в М’Забе они также носят особый, таинственный мозабитский характер. Старики в длинных белых гандурах тихо шепчутся между собой, не слышно ни одного громкого возгласа, ни одного крика. Никакой суеты! И движения этой пестрой массы людей кажутся странно плавными и замедленными. Да и сама торговля идет в сдержанных, деловых тонах.

В отличие от других сахарских жителей, например воинственных туарегов, мозабиты всегда признавались самыми мирными людьми пустыни. Основное, если не единственное, занятие мозабитов — торговля. И связь со всем остальным миром тоже одна — торговая. Только во имя коммерции мозабит имеет право позволить себе общение с «нечистыми», как называли они раньше всех не причастных к М’Забу, и только для торговли мозабит смеет покинуть свой город, но с непременным условием, что он вернется сюда. Торгуют здесь буквально всем — от берберских глиняных кувшинов до… тульских самоваров. Да, это очень странно, но посреди площади стоит несколько самых настоящих самоваров. И еще несколько — в магазинчике напротив. Не сдержав любопытства, я иду к продавцу, говорю, что я из Советского Союза и что меня, естественно, очень интересует, откуда посреди Сахары взялись тульские самовары. Продавец сдержанно улыбается: «Сейчас, мадам, все русское чрезвычайно популярно. Я коммерсант, мадам, и подумал, что подобная вещь может приносить выгоду. Я уже продал несколько самоваров для одной чайной». «Для чего?» — переспрашиваю я. «Для чайной, мадам. Ведь это так красиво звучит. Русская чайная в песках Сахары. Мне кажется, что туристам это будет очень приятно. Не так ли?» «Да, конечно, но откуда все-таки самовары?» «О, это тайна коммерции».

Напрасно я стала расспрашивать гак напрямик, я мало что узнала. Остается догадываться. Не исключено, что здешние ремесленники наладили собственное производство самоваров — по тульскому образцу. О, они такие умелые, эти местные умельцы. Во всех музеях знают о мозабитах-чеканщиках, мастерах орнамента, медниках. Недаром, например, в руинах Тимгада я уже подозревала жителей в хорошем производстве… древнеримских монет, которые продаются туристам арабскими мальчишками в неограниченном количестве. А быть может, это клевещет на них мое воображение и древнеримские раскопки поистине неиссякаемы? Ну, а самовары? Вообще-то неплохо было бы купить себе один — ведь в Москве найти самовар куда труднее!

Но интерес к изделиям местных, неведомых до сих пор ремесел перевешивает, и я отправляюсь дальше. В глазах буквально рябит от пиршества красок. Стены местных лавочек сплошь покрыты коврами и тканями со сложными геометрическими орнаментами, тонкими сочетаниями цветов, рельефной выделкой материала. Очень часто красочные ковры в целях рекламы вывешивают прямо на улице на глухие стены домов и магазинов. На их фоне особенно ярко выделяются белоснежные накидки мозабитов, седые бороды старейшин и белые плетеные фески — один из отличительных признаков их одежды. Создается странная перспектива ярких разноцветных улиц, как будто нарочно раскрашенных шутником-художником. Ну конечно же, ткачество М’Заба особенно оригинально. Туристы, объездившие всю страну, чаще всего покупают себе ковры именно здесь. В марте и апреле Гардая отмечает свой «Праздник ковров», насыщенный танцами и пением — чрезвычайно своеобразными, учитывая местные нравы.