Здесь начинается Африка

Зритель в театре разнообразен — студенты, учащиеся, рабочие — в основном молодежь. Приходят сюда и женщины — и вполне современного вида, с короткой стрижкой, в мини-юбках, с портфелями и книгами в руках, и завернутые с головы до ног в белый хаик. Последние сидят все вместе, шепчутся между собой, сверкая из-под накидок яркими черными глазами, а внешность их, возраст, положение определить трудно. Но вот в антракте одна из них встает, усталым движением стягивает с себя белое обезличивающее покрывало, и вдруг обнаруживается прелестная юная фигурка в изящном костюме «джерси». Круглый белоснежный воротничок, на плечи волнами падают густые черные волосы. Взглянула на себя, поправила пуговички и застежки, и вот уже снова все скрылось под огромным нелепым балахоном, заставляя думать, что это — не молоденькая женщина, а дряхлая старушка, забитая бессмысленными предрассудками. Ну какая же сила держит свободную молодежь Алжира в таком тупом повиновении отмирающим обычаям!

А на сцене вполне современное зрелище — «Аш Шааб, Аш Шааб», что в переводе с арабского означает «Народ, народ», пьеса руководителя театра Слимана Бенаиссы. И рассказывает она тоже в общем-то о предрассудках, о дурных традициях и тупом непротивлении народа, злу и насилию. Черные шиты задника забрызганы красными пятнами. Они выглядят и как кровь и как разрывы снарядов одновременно. На серых щитах схематичное изображение народа — профили, профили, профили. Угнетенный народ терпит всяческие лишения, каждое слово стоит человеку если не жизни, то свободы. Опускающиеся сверху веревки опутывают человека — тюрьма. Жандармы издеваются над ним. Муфтий читает молитву. Вышедший из зрительного зала оратор тщетно пытается расшевелить подавленный народ. Освобождение приносит… танцор. В танцевальных ритмах выпрямляются люди. Но это освобождение индивидуальное, оно не может контролироваться разумом. И человек из народа убивает танцора. Вторая часть снова показывает судьбу народа. На этот раз освобождение приходит из опыта других стран и демонстрирует солидарность с другими народами. Щиты задника заклеены газетными заголовками, статьями, фотографиями. Пресса. В решающий момент бумага на щитах разрывается, и сквозь нее на сцену выбегают двое — вьетнамец и палестинец. «Мы хотели изобразить символически, — говорит Слиман Бенаисса, — что человек каждое утро разворачивает газету, и первое, что ему бросается в глаза, — это события во Вьетнаме и последствия агрессии Израиля…». Рассказ об этих событиях служит каждому народу уроком. И вот уже снова достигнута свобода. Но стоило допустить ошибки — разъединиться, не довести до конца дела революции, — и в стране опять начинают хозяйничать колонизаторы и жандармы, опять людей бросают в застенки и растут могилы на холмах.

Надо сказать, что образная символика спектакля весьма трудна для восприятия человека даже искушенного в театре. Зрители живо реагируют на смешные реплики, характеры, мизансцены, с волнением прислушиваются к рассуждениям о борьбе народов за освобождение. Но общий смысл происходящего остается для них не до конца ясен. Правда, во время обсуждения режиссер может объяснить задачи и даже содержание спектакля, но, откровенно говоря, ценность подобных бесед должна заключаться в высказываниях зрителей, а не в объяснениях режиссера.

Итак, провозглашая разнообразие художественных приемов — экспериментов, театр демонстрирует зрелище символическое. В другом спектакле, «Порошок разума», известного алжирского драматурга Ясина Катеба зритель встречается с абсолютно реалистическим зрелищем и понимает все с полуслова. Пьеса Ясина Катеба — это вторая часть его драматического цикла «Кольцо репрессий», воссоздающего недавнее прошлое Алжира, события национально-освободительной борьбы алжирского народа. По содержанию и по смыслу она примыкает к первой части — «Труп в кольце», развивая ее образы, действие, идею. Будучи написанной для сцены, пьеса эта никогда до сих пор не ставилась и была лишь опубликована автором в его сборнике «Звездный полигон». Теперь драматург по настоянию театра вносит в пьесу существенные изменения, придавая ей самостоятельное значение. Если раньше пьеса разоблачала старый строй, лицемерие и козни султана, муфтия и шейхов, то теперь она связывается с современностью и высмеивает такие общечеловеческие и более актуальные пороки, как косность, вероломство, неповоротливость, консерватизм в отношении к женщине, религии и буржуазии.