Здесь покоится Дэниел Тейт

Патрик бил морды каждому, кто подойдет к Лекс, пока к ней не перестали подходить. Он был у Лекс в спальне той ночью, когда выяснилось, что они все знают. Его код для сейфа – ее день рождения, и на тумбочке возле кровати стоит ее фотография. Та, где она лежит на боку, касаясь щекой травы, и если он смотрит на нее, лежа в постели, то она как будто…

– Что такое Дэнни увидел? – тихо спросил я. – Застал вас вместе? Поэтому ему пришлось умереть?

Они смотрели на меня, и все было написано у них на лицах. Они прогуливали школу. Думали, что дома никого не будет. Но Дэнни пришел с бейсбольной тренировки раньше времени. Пошел искать Лекс, чтобы она приготовила ему что-нибудь поесть, и застал ее в постели с Патриком. Голыми. Может быть, горе после смерти отца сблизило их, а может быть, это еще раньше началось, но это был такой секрет, о котором никто никогда не должен был узнать.

Эта сцена прокручивалась у меня в голове, так же, как раньше мои выдумки, – будто проступая на пленке поверх реальности.

Дэнни убежал, а Лекс догнала его на лестничной площадке.

– Я маме скажу! – выкрикнул он.

– Ты никому не скажешь! – Она трясла его за плечи.

– Пусти! Мне на тебя смотреть противно!

Она ударила его по щеке:

– Не смей так говорить!

– Я всем расскажу!

Дэнни хотел убежать. Лекс понимала, что отпускать его нельзя. Она с силой толкнула его в спину – инстинктивно. Он кубарем покатился с лестницы, голова с треском ударилась о мраморный пол, и он остался лежать неподвижно.

Я посмотрел на пол у основания лестницы, в нескольких шагах от меня. Я видел кровь ясно, как наяву.

Патрик бросился на меня и сжал руки у меня на горле.

Я упал на пол, прямо в лужу крови, которую только что видел в воображении. Патрик навалился на меня всем весом, придавил коленями к полу. Лекс пыталась его оттащить, но он снова и снова отталкивал ее. В глазах у меня стало темнеть, как будто дверь чулана затворялась, отрезая меня от света. Я один знал их тайну, значит, я должен был умереть. Он должен был защитить Лекс.

Я замахал руками, стараясь как-нибудь достать Патрика, чтобы от боли он выпустил меня. Легкие горели, воздух в них не проходил, и я обезумел. Я расцарапал ему лицо, впился в него ногтями. В последнем приливе адреналина добрался до глаза и ткнул в него пальцем. Патрик взревел, отшатнулся, схватился за лицо. Сквозь темноту в глазах боковым зрением я видел, как Лекс побежала вверх по лестнице. Я глотнул будто обожженным горлом свежего воздуха и бросился на Патрика. Он был тяжелее, но мне очень не хотелось умирать. Я схватил его за горло. Ага, не нравится? Он отбивался, и я приложил его головой о мрамор. Никогда не думал про себя, что способен убить человека, но в такой ситуации, когда или он, или я, – может, и способен.

Медленно выдавливая из Патрика жизнь, я вдруг понял, что капли на его лице – не его, а мои. Я плакал, и слезы капали на него. Я ведь ничего этого не хотел.

Я просто хотел семью. Просто хотел, чтобы меня любили.

Но, видно, не всегда можно получить то, что хочешь.

Что-то вдруг грохнуло – с такой силой, что я не столько услышал это, сколько ощутил. Я ничего не почувствовал, но почему-то вдруг рухнул лицом вниз. Патрик, выбравшись из-под меня, перевернул меня на спину. Надо мной стояла Лекс с дымящимся револьвером Роберта в дрожащей руке. Я потрогал грудь и почувствовал что-то мокрое на пальцах. Поднял руку и увидел, что она красная. Кровь. Моя кровь.

Я чувствовал, как тело стынет – кровь вытекала из меня на белый мрамор прихожей, но боли не было. Надо мной плакала Лекс, а Патрик вынимал из ее руки револьвер. Я знал, что будет дальше. Я тоже «исчезну», только на этот раз никто не будет тревожиться и горевать. Я буду гнить в наспех вырытой могиле в пустыне, от меня останутся одни кости, а затем прах, и все будут гадать, что же случилось с Дэниелом Тейтом, и никто не вспомнит обо мне. То, чего я хотел уже давно.

Лекс опустилась на пол возле меня, некрасиво плача, ее миловидное лицо было все искажено слезами. Она протянула руку, но, если ее пальцы и коснулись меня, я этого не почувствовал.

– Прости меня, – сказала она. – Прости.

Я пытался что-то сказать, но не мог. Кровь забулькала в горле. Не знаю даже, что бы я ей сказал. Может быть – «иди к черту». А может быть – «я тебя прощаю».

Где-то послышался звук – я его узнал, но назвать не мог, потому что мир уже ускользал от меня. Но тут я увидел. Знакомые красные и синие лучи, разлетающиеся по белому мрамору. Я уже не помнил, что это значит, но знал, что что-то хорошее. Я улыбнулся.

И умер.

* * *