Здесь ради торта (ЛП)

— Ты провел свое исследование.

— Предстоит провести еще много исследований, — он направляет на меня свою бутылку. — Относительно тебя.

Я отпиваю глоток вина.

— Сегодняшнее исследование касается тебя, — напоминаю я ему.

Розмари взволнованно хлопает в ладоши.

— Насколько глубоким должно быть это исследование? Я смогу достать смущающие детские фотографии?

— Нет, — говорит Клейн.

— Да, — возражаю я.

— Фотографии будут, — заявляет Розмари.

— Мам, нет, — твердо говорит Клейн.

— Клейн, не будь таким жестким. Что такое маленькая детская попка между друзьями? — ее взгляд переходит с Клейна на меня и снова на него. — Вот кто вы, да? Друзья?

Поднеся бутылку пива к губам, Клейн говорит:

— В некотором роде.

— Пейсли, ты простила его за жестокую критику твоей истории?

У меня отвисает челюсть.

Глаза Клейна выпучились.

— Напомни мне рассказать футбольному тренеру Оливера о том, как Иден сбросила шорты в общественном месте и попыталась помочиться на пальму.

— Ты еще не родился, когда это случилось. Ты можешь повторять неловкие истории, только если ты был жив и достаточно осведомлен, чтобы помнить их самому, — Розмари гладит меня по руке. — Сестра Клейна очень подробно рассказывает о нем, когда сплетничает.

Мне не нужно встречаться с сестрой Клейна, чтобы понять, что каждая унция сплетен о ее брате укладывается в галлон любви. Из стен этого дома просачиваются любовь и принятие, как будто каждый, кто вырос здесь, автоматически впитывает эти качества.

Клейн в том числе. Наверное, поэтому спустя почти восемь лет он все еще переживает из-за моей истории.

— Отвечая на ваш вопрос, Розмари, я пока не простила Клейна. Но я могу подумать об этом после того, как увижу те детские фотографии.

Розмари разражается смехом. Она похлопывает сына по плечу и говорит:

— Жаль, что она не твоя настоящая девушка. Мне она нравится.

Губы Клейна складываются в мрачную линию, и он ничего не говорит.

Розмари наносит последние штрихи на тушеную говядину, которую она приготовила, и рассказывает мне о своей работе в качестве помощника флориста в магазине под названием «Найс Стемс».

— На прошлой неделе мы получили заказ на дюжину черных роз. На открытке было написано: «Пошли вы оба, вы заслуживаете друг друга». Адрес доставки был указан в шикарный отель.

— Измена, я полагаю? — спрашивает Клейн, кладя ложки рядом с расставленными мисками.

— Верное предположение, — отвечает Розмари.

— Я не могу понять, зачем кому-то это делать, — Клейн качает головой.

— Мой отец изменял моей маме, — говорю я и тут же жалею о своем признании. Думаю, все дело в этом доме и его уюте. Общее ощущение принятия высасывает из человека все секреты.

Клейн, склонившийся над столом и раскладывающий салфетки, замирает. Его глаза устремлены на меня, наблюдают. Цвет исчезает с его лица. Он ждет, что я заплачу? Что я заметно расстроюсь?

Розмари врывается, наливая еще вина.

— Уверена, это было непросто для всех участников, — дипломатично говорит она.

Я киваю.

— Да, — я беру свой бокал вина и долго пью, чтобы сгладить «похмелье уязвимости».

Клейн раскладывает тушеное мясо по мискам, а Розмари раздает куски хлеба с корочкой, намазанные маслом.

Еда восхитительна. Розмари остроумна, делится историями о том, как Клейн был подростком. Не раз я ловила себя на мысли, что все это странно, как будто я посещаю занятия, посвященные человеку, о котором всего несколько недель назад я могла думать только в своих воспоминаниях.

Большую часть разговора ведет Розмари. Я засыпаю ее вопросами, а Клейн то и дело вклинивается в разговор, чтобы предложить слова защиты или дополнения к тому, что говорит Розмари.

— Он был трудным подростком, — говорит Розмари, глядя на Клейна с чисто материнской нежностью, — но это только потому, что в молодости он так много времени проводил, будучи…

— Достаточно, — говорит Клейн, многозначительно глядя на нее. Розмари кивает в знак понимания.

Мое любопытство разгорается, но я знаю, что лучше не лезть на рожон.

Как и было обещано, после ужина Розмари показывает мне несколько детских фотографий.

— Он был пухленьким. Его отец называл его Брутом.

Упоминание об отце легко слетает с языка Розмари, но Клейн, сидящий рядом со мной на диване, вздрагивает.

Я делаю вид, что не замечаю.

Розмари передает мне открытый альбом. Малыш Клейн, сидящий в огромной картонной коробке, смотрит на меня.

Она касается фотографию.

— Он любил заползать туда и прятаться от нас.

— Я бы и сейчас залез в такую коробку, если бы она была доступна, — бормочет Клейн.

Розмари не обращает на него внимания.

— Переверни страницу, — инструктирует она. — На следующей — он в ванной.

Клейн пытается закрыть альбом, но я слишком быстра. Я отклоняю свое тело в сторону, и единственная возможность для него преодолеть меня — это обхватить меня.

Что он и делает. Его рука пробирается между моей рукой и туловищем, пальцы отчаянно хватаются за альбом.

Жаль, что я уже перевернула страницу.