Здесь русский дух...

— Говорю тебе, выпусти родителя! — стал наступать он на воеводу. — А не то… — Петр сжал рукоять клинка. — Не посмотрю, что ты сын боярский!..

Толбузин побагровел.

— Да ты пьян, сучий выродок! — вскричал он. — Не слыхал про мой приказ?

— Ты вообще о чем, барин? — не понял парень.

Я запретил всем жителям в будни лениться и пить горькую. Пошел вон, собака, пока я не позвал своих людей! — указал воевода Петру на дверь.

— И не подумаю! — уперся тот. — Пока не выпустишь тятеньку — не уйду.

— Ах, так!.. — Толбузин бросился к двери. — Эй, кто там? Быстро сюда! — толкнув ее ногой, закричал он.

Тут же в избе появились четверо казаков, верных сподручников воеводы, с которыми он прибыл из Нерчинска.

— Ребята, спровадьте-ка соколика из избы! — приказал он им. — Брыкаться будет — бока намните… Разошелся, гад!

Казаки бросились выполнять приказ Толбузина, но не тут-то было. Первым же ударом Петр уложил на пол одного из них, затем второго, а вот с двумя другими, рослыми сильными казаками, пришлось повозиться, но и их он мог одолеть, если б не толбузинский лакей, предательски ударивший его сзади тяжелой палкой по голове.

— Тащите его в темницу! — велел воевода подчиненным, указывая взглядом на распростертое тело Петра. — Там уже сидит один Опарин, так и и этого туда же. После решу их дальнейшую судьбу. С Федором у нас особый разговор. В Москву его отправлю, в Тайный приказ. Пусть там решат, что с ним делать… — Алексей Толбузин перевел дыхание. — Говорят, кроме него, тут еще государственные преступники имеются. С ними, придет час, я тоже разберусь…

Когда Федор увидел сына, удивился.

— Тебя-то за что, сынок? — спросил он.

Тот, прежде чем ответить, вытер рукавом кафтана залитое кровью лицо и огляделся. Здесь все ему было знакомо. Уходящие глубоко вниз прокопченные дымом арестантских костерков бревенчатые стены, низкий заплесневевший скат с лазом, висевший над пахнущим сыростью и гнилью холодным узким пространством… Сумеречное безмолвие, в котором притаилась вечная беда…

— Пришел к воеводе за тебя просить, так тот своих псов на меня натравил, — подстелив под задницу соломки и усевшись рядом с отцом на земляной пол, проговорил Петр. — У, злыдень! Ничего, я ему это припомню…

— Брось! — попытался его унять Федор.

— Чего ты говоришь, батя? — с удивлением посмотрел на казака казачий сын. — Разве можно ему простить такое? Не он нас в темницу бросил?

Федор покачал головой.

— Ляксей Ларионыч ни в чем не виноват, — произнес он. — Если заслужили — надо терпеть.

Петр начал горячиться.

— В чем же наша вина? — спросил он. — Ладно, я уж не говорю про себя, а тебя-то за что?.. За плохие отношения с воеводой?

— Кто тебе такое сказал? — удивился Федор.

— Маманя — кто ж еще? — ответил сын.

Федор усмехнулся.

— Не за то я тут сижу, сынок, — сказал он.

— Не за то? Тогда за что ж?.. — не понял Петр.

Отец не сразу ответил, ища подходящие слова, чтобы не испугать сына, но ничего путного у него не вышло.

— В Москву, сынок, меня скоро повезут, — наконец произнес Федор.

— Зачем? — поразился Петр.

— Царским судом судить будут… — невесело проговорил отец.

— Как?.. — испуганно поглядел на него Петр.

— Старые грешки мои припомнили, вот и… — Федор Опарин тяжело вздохнул и посмотрел на сына. — Скажи, ты случаем никому не говорил, что я у Разина в подчиненных был? — неожиданно спросил он его.

Петр в отчаянии.

— Ты что, бать! — воскликнул он. — Разве я мог это сделать?.. Я скорее язык себе отрежу…

— А Тимоха?.. Он-то ведь тоже знал…

— И тот не мог проболтаться, — уверенно заявил сын.

— Может, где хвастанули перед дружками? — продолжал допытываться Федор. — Ты вот нынче пьянствуешь, а у пьяного язык хуже помела. Как мне тебе верить?..

Эти слова задели Петра за живое.

— Упрекаешь? — насупил он брови.

Федор усмехнулся.

— Дурака упрекать, что со свиньей по душам говорить, — произнес он. — Ладно, чего уж тут думать. Если случилось, так случилось. Буду перед царем и Богом ответ держать. Вдруг кто из них и простит…

Глава восьмая ОГНЕННЫЕ ВЕТРЫ

1

Беда приближалась… Чуя это, Толбузин усилил действия разведки. Теперь Улуя и его людей редко кто видел в Албазине. Бывало, собравшись в стаю, разведчики тихо уходили на заре за реку или же, оседлав коней, гуськом устремлялись таежными тропами в сторону Зеи-реки, где в последнее время скопилось множество маньчжурских боевых дружин. Возвращались они обычно с плохими новостями. Чаще всего говорили о том, что маньчжуры все ближе и ближе подступают к границе и, не ровен час, они скоро появятся у стен Албазина.

— Надо укрытия строить, — как-то призвав к себе десятников, произнес Толбузин. — Начнись война, народу в поселении немало соберется.

В тот же день все мужское население Албазина отправилось на работы. Одни ушли в тайгу лес рубить, другие долбили мерзлую землю и рыли ямы под укрытия, третьи обшивали стены будущих землянок бревнами и строили скаты. Позвали на помощь и слободских, которые безропотно последовали призыву. Знали, что только здесь они могли укрыться от маньчжурских стрел.

Зима, мороз лютый, а с людей пот катит.