Здесь русский дух...

Пред тем атаман не больно усердствовал, осознавая отсутствие интереса к его добрым делам в Москве. Он больше бражничал, закатывая по случаю и без такового великие пиры, а еще разбойничал на маньчжурских дорогах, грабя азиатских купцов и устраивая сечу с отрядами попадавшихся на его пути маньчжуров. Гермоген часто выговаривал атаману за это, когда Никифор возвращался из очередного похода с трофеями. «Не то творишь! Врагов себе наживаешь, а нам друзья на Амуре нужны», — говорил он ему.

Впрочем, будет ли Никифор слушать духовенство! Мол, святой отец, о чем ты говоришь? Мы люди вольные, а про пьянство… Ведь и Господь любил выпить со своими апостолами. Или в Священном Писании не сказано о вине как о возбуждении человеческого духа? «И потере ума», — тут же добавлял старец, для которого вино всегда было лишь высочайшим Таинством Тела и Крови Господней. Гермоген считал, оно заповедано Господом лишь для святого причастия, а не для кокетства и кривлянья.

Атаман лишь горестно вздыхал. Он понимал всю правдивость слов духовного отца, но ничего не мог с собой поделать, ведь сам он — человек пропащий, можно сказать, обыкновенный висельник. Тогда зачем Никифору праведная жизнь, о которой постоянно талдычил ему старец? Мужчина продолжал гулять и разбойничать на дорогах.

«Гордыня в тебе, гордыня сидит. Оттого и все твои напасти. Господь гордым противится, а смиренным дает благодать», — упорно стоял на своем Гермоген.

Теперь вроде все наладилось. Получив царское прощение, атаман стал вникать в дела уезда. Он все чаще наведывался в соседние селища, стараясь помочь людям где словом, где делом. Тех же, кто дебоширил или жутко ленился, нещадно бил плетью, а то и сажал в яму на хлеб и воду. Люди не обижались на него. На то и атаман.

Лишь одну слабость оставил Никифор для себя и своих товарищей. Как пили раньше его казачки, так и теперь без браги и горелки никуда. Гермоген как духовное лицо крайне раздражался, злился, а порой даже кричал на Никифора и, вспоминая слова Моисея, обличавшего в своих песнях пьянство, называл ядовитой змеей с Гоморрских полей. Никифор же только спокойно улыбался. «Не кричи, святой старец, не сердись на нас, дураков. Какой казак без буйного веселья?» — спрашивал он старца. Ведь трезвый казак будет похлеще бабы. Тяжкая служба требует праздников, иначе отчаянная душа совсем иссякнет. Поэтому казаки и хлестали спиртное, кроме всего прочего, черпая ярость и силу для будущих подвигов. Гермоген эти слова пропускал мимо ушей, считая пьянство последним и пагубным делом. Напрасно атаман не хотел его слушать, ведь духовный отец пытался его наставить на путь истинный. Только пока не получалось…

…За благословением к старцу стали подходить и другие казаки. «Во имя Отца и Сына и Святого Духа…» — не переставая, шевелились губы Гермогена, старавшегося осенить крестом каждого припадавшего к его руке.

— Солнышко сегодня как бесовская сковорода, — благословив полную казачку, неожиданно произнес Гермоген и вытер рукавом распаренное на солнце потное лицо.

— Да уж!.. — вздохнул Никифор. — Отче, тут ко мне одна мыслишка пришла… — ухватив нужный момент, обратился он к старцу. — Я хочу на будущей неделе свое королевство объехать, прогуляться по здешним поселениям. Скоро зима, вот я и погляжу, как народ к ней готовится. Может, у людей какие-нибудь жалобы или просьбы имеются. Я еще слышал, в некоторых местах вместо постройки жилья и накопления еды люди развлекаются, а то и вовсе пребывают в сплошном пьянстве. Забывают, видно, горемычные, какие тут лютые зимы. Разве проживешь без теплого дома и пищи?

Старец согласно кивнул.

— Хорошее дело задумал, сын мой. Получай мое благословение и ступай себе с Богом, — сказал он. — Дальше сам смотри. Если надо, так и власть примени. Все держится на вере и порядке. Давай, не тушуйся. — Гермоген немного помедлил и вдруг произнес: — От тебя, братец, выпивкой разит. Дико разит! — повторил он и поморщился: — Вижу, хорошо вчера, ироды, погуляли.

— Хорошо, отец. Лучше некуда, — склонив голову, виновато проговорил Никифор.

— Много крови-то было? — заметив, как поникла у того голова, спросил старец. — Вижу, по глазам твоим бесстыжим вижу, и на этот раз без мордобоя не обошлось. Я не прав?

Атаман поморщился.

— Не бери в голову, старче! Ведь никого ж не убили. Какой тогда разговор? — сказал он. — Это, поверь, в последний раз. Больше никаких раздоров у меня в праздники не будет. Не то я…

— Да иди уж, Аника-воин![10] Я как погляжу, на словах ты и так, и сяк, только на деле никак… — махнул рукой Гермоген.

Атаман нахмурился:

— Обижаешь, старче… Я ведь казак, а ты меня с дерьмом смешать хочешь. Заслужил ли я подобное обращение?

Старец хмыкнул:

— Ишь как загоношился! Видать, пробрало. Так помни: живи по слову, да спасешься словом. Говорю тебе — слово закон. Держись за него, как за кол.

Глава четвертая БОГДОЙСКИЙ БЕРЕГ

1