Здесь русский дух...

— Стой-ка, Игнат! — невольно взглянув на пленников, остановил Федор товарища, который, вынув из-за голенища нагайку, уже собирался угостить ею Шамана. — Дай я на рожу этого поганца взгляну. — Он наклонился, некоторое время внимательно изучая лицо главаря. — Какой же это Шаман? — неожиданно и с каким-то непонятным злорадством произнес он. — Нет, братцы, не Шаман, а мой старый знакомый Сева Деньга… Ну, здорово, Савелий! — усмехнулся ему в лицо казак. — Не ожидал меня встретить? Мир тесен…

— Федор?.. Ты? Выходит, жив? Я-то думал, тебя тоже вместе со Степаном Тимофеевым убили, — искренне удивился тот.

— Да нет, как видишь, живой. Видно, Бог меня сберег. Для чего, спросишь? Хотя бы для того, чтобы я тебя, гадину этакую, нашел и отрубил башку, — нахмурил брови старшина.

Пленник побледнел, отлично зная причины ненависти этого казака.

…Савелий, Сева Деньга по кличке Крыса когда-то служил в Москве чиновником-целовальником. В столице, как и повсюду, для выпечки хлеба строились специальные избы, где работали хлебники. Они пекли сброженный хлеб из ржаной муки. Это было большим искусством, и основывалось оно на применении специальных заквасок. Секрет их приготовления держался в строжайшей тайне, передаваясь из поколения в поколение.

Еще в царствование Ивана Грозного был установлен строгий государственный контроль не только за ценами на хлеб, но и за качеством. Царский Указ 1626 года «О хлебном и калачном весу» утверждал порядок установления цен на двадцать шесть сортов хлеба из ржаной муки и тридцати сортов — из пшеничной. Для наблюдения за выполнением этого указа назначались хлебные приставы — целовальники. Их обязали «ходить по улицам, переулкам, малым торжкам и взвешивать хлебы ситные, решетные, калачи тертые и коврижечные мягкие». Если целовальник находил, что хлеб и калачи маловесны или продаются по «дикой» цене, виновных тут же подвергали весьма ощутимому штрафу. Злостным же нарушителям назначалась порка.

При Алексее Михайловиче в Белокаменной уже работали огромные пекарни. Самая крупная находилась в Измайлове и именовалась «хлебным дворцом». Такой дворец соорудили и в Кремле. В государевой пекарне трудились более семидесяти пекарей, и слава об их искусном труде, а также, конечно, об ароматном хлебе и кренделях выходила за пределы государства.

Кличку Крыса Севе дали хлебопеки, которых он безбожно обдирал. За это Севу сажали в арестантскую тюрьму — блошницу — для следствия, откуда, подкупив стражников, он бежал на Дон. Как говорится, дешево по тюрьмам проживать, но накладно. Или еще: в тюрьму широка дорога, а оттуда тесна.

В то время на Дон бежали все, кому не лень. Бежали варнаки — каторжные люди, бежали воры и праведники, но больше всего было крестьян, страдавших от непосильного гнета своих хозяев.

При Алексее Михайловиче, укреплявшем свою самодержавную власть, дали права и высшему служилому сословию — начальникам приказов, дьякам, воеводам, вообще всем тем, кто стоял на степени какого-нибудь начальства. Из-за этого возникли злоупотребления властью и притеснение народа. От чиновников страдали все — и посадские, и ремесленный, и торговый люд, а уж о крестьянах и говорить нечего. Непосильное чиновное ярмо часто становилось поводом для волнений и бунтов. Боясь народного гнева, царь, кроме правительствующих и приказных людей, находил себе опору в стрельцах, которым тоже многое дозволялось.

В эти же годы росло крупное землевладение вотчинников и помещиков. В их интересах по Уложению 1649 года отменили сроки сыска беглых крепостных. Крестьяне бежали от своих помещиков на юг, за пределы оборонительной засечной черты, созданной для южных окраин от нападения недругов, преимущественно крымских татар. В большинстве своем люди бежали на Дон, где отсутствовал всякий сыск. Там беглые становились казаками, пополняя Донское казачье войско. Новые люди еще не успевали обзавестись имуществом и хозяйством, в отличие от многих старых казаков, и поэтому они пополняли ряды бедноты. Поскольку турки в Азове укрепили выход из Дона в море и морские походы стали делом более трудным, чем до Азовского осадного сидения, то беднота все чаще стала ходить в походы на Волгу для грабежа купеческих судов. Царь пребывал в ярости, требуя прекратить подобные деяния. Да куда там! Разбойничьи походы так и продолжались.

Тем временем стали возникать конфликты и в самом Донском войске между бедным казачеством и верхушкой Войска, состоявшей из обеспеченных казаков, которых на Дону называли «домовитыми». Войсковые власти, испугавшись смуты, просили царя прислать из Москвы дополнительное жалованье для раздачи бедным, но в связи с непрекращающимися войнами московская казна пустовала.

Вот тогда-то и всплыло из глубин казацкой вольницы имя Степана Тимофеева Разина, крестным отцом которого являлся прославленный воин, войсковой атаман Корней Яковлев. Таким же храбрым и удачливым воином был и сам Степан, водивший свои казацкие дружины на крымских татар и турок. Тут он неожиданно плюнул на все свое славное прошлое и примкнул к бедноте.