Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции

Дегаев был главный агент-провокатор, завербованный Судейкиным. Запутавшись в предательствах, Дегаев сам открылся лихим убийцам-народовольцам и продал им шефа. Народовольцы (во главе с Г. Лопатиным) Дегаева помиловали, хотя у него на совести была куча трупов, и отпустили его в Америку, где он стал профессором математики и творил добрые дела. Позднее точно так же отпустили славные боевики-эсеры агента полиции, своего гнусного вождя Евно Азефа. Похоже, что у ревруководства всегда была на уме одна забота — уберечь свой престиж, а на собственное рядовое быдло, на идеалистов-мучеников им на самом деле было начхать. В России же «дегаевщина» («провокация», предательство) прижилась надолго, а отцом ее как раз и считают великого сыщика Судейкина. 18 декабря 1883 года вице-президент Русского Императорского исторического общества А. Половцев писал в связи с гибелью Судейкина: «Судейкин был выдающаяся из общего уровня личность, он нес жандармскую службу не по обязанности, а по убеждению, по охоте. Война с нигилистами была для него нечто вроде охоты со всеми сопровождающими ее впечатлениями. Борьба в искусстве и ловкости, риск, удовольствие от удачи — все это играло большое значение в поисках Судейкина и поисках, сопровождающихся за последнее время чрезмерным успехом».

Оно и правда ведь — «поиски» Судейкина и его провокатора-агента Дегаева внесли разруху и панику в ряды кровожадных народовольцев, дали впервые после гибели Александра II некоторое успокоение и передышку его сыну, новому русскому императору. Опьяненный этим успехом, плоды которого пожинали директор Департамента полиции В. К. Плеве и министр внутренних дел граф Д. А. Толстой, блестящий игрок и авантюрист Судейкин замышлял, похоже, всяческие коррективы к несправедливостям судьбы (в том числе и убийство самого министра Толстого). Он вообще не лишен был высочайших амбиций, а лишен был излишней щепетильности. Ну, а кончилось тем, что и Плеве, и Судейкин были преданы и убиты ими же вскормленными провокаторами (Дегаевым и Азефом). И все же короткий (двухлетний) срок службы Судейкина в столичном Охран ном отделении эксперты считают блистательным. Г. П. Судейкин оказался мастером сыска, истинным новатором и изобретателем, ловцом душ. Даже вполне недружелюбные описания попавших в его кабинет арестованных народовольцев свидетельствуют о незаурядности этого человека. Вот как вспоминала такую встречу с Судейкиным народоволка П. С. Ивановская: «Большого роста, атлетически сложенный, широкоплечий, с выей крупного вола, красивым лицом, быстрыми черными глазами, весьма развязными манерами выправленного фельдфебеля — все это вместе роднило его с хорошо упитанным и выхоленным жеребцом. По-видимому, отличная память и быстрая усвояемость всего слышанного дали Судейкину возможность выжимать из разговора с заключенными… много полезных знаний для своего развития и своего служебного положения. Сам он говорил, что политические впервые его познакомили с учением Маркса… Речь неслась, как бурный поток, перескакивая с одного предмета на другой без всякой связи. Имена великих людей, гениев стремительно неслись с жандармских уст. Упоминались К. Маркс, Маудсли, Дарвин и, наконец, Ламброзо. Последним он пользовался для доказательства той истины, что все люди одержимы безумием и нет правых и виноватых. „Во главе русского прогресса, — ораторствовал Судейкин, — теперь революционеры и жандармы! Они скачут верхами, рысью, за ними на почтовых едут либералы, тянутся на долгих простые обыватели, а сзади пешком идут мужики, окутанные серой пылью, отирают с лица пот и платят за все прогоны“».

Сколько бы ни иронизировала грамотная народоволка, образ жандарма вышел незаурядным. А иных из своих подопечных Судейкин умел и вовсе очаровать. По свидетельству Веры Засулич, младший из братьев Дегаевых считал Судейкина «умным, смелым, изобретательным»:

— Сколько бы он мог сделать, если бы был революционером! — помечтал раз Володя…