Здесь умирает надежда

Я встретился с ним в греческом ресторане, которым он управлял, и он приветствовал меня дружелюбной улыбкой и крепким рукопожатием.

— Карсон, — он обнял меня, как будто я был старым другом, — садись, садись. — Он указал на кабинку.

Тут мило. Уютно. Пахло тоже изумительно.

— Я обрадовался твоему звонку, — сказал он, садясь. — Давно не виделись. — В его глазах что-то сверкнуло.

В последний раз, когда мы были наедине, он убил человека.

Я задавался вопросом, не преследовало ли это его.

Я подумал о Рен на больничной койке. Рен смотрит в телевизор и ест попкорн. Рен приклеивает фальшивые улыбки на свое лицо. Рен — просто кожа да кости.

Нет, не думаю, что это его волновало.

— Закажу немного еды. Тут лучший греческий в твоей жизни, — воскликнул он.

— Я хочу поговорить о Рен, — сказал я вместо ответа. Я не был склонен к светской беседе, и мне не терпелось поскорее поехать домой. К ней.

Его лицо вытянулось в ту же секунду, как я заговорил, и все счастье исчезло.

— Что с ней случилось? — требовательно спросил он.

Неприкрытый страх исходил от лица мужчины. Он чего-то ждал. Готовился к чему-то.

Она возвращалась в Штаты на несколько месяцев. Понятно, почему он на взводе.

— Ничего, — быстро сказал я ему. — Рен в порядке. Лучше, чем в порядке.

Небольшое недоверие, учитывая то, что происходило последние несколько дней, но я бы не стал его беспокоить. Плюс, это был выбор — Рен поговорить с ее отцом.

Он заметно расслабился, его плечи опустились.

— Я надеялся, что так и будет, когда она вернется домой. Теперь, вы двое… снова вместе? Мы с ее матерью не хотели совать нос в чужие дела, но в глубине души надеялись.

Только два таких человека, как Уитни, могли бы тихо надеяться, что их дочь окажется со мной.

— Да, — твердо ответил я. — Мы снова вместе.

Я сделал паузу, когда перед нами поставили еду и два пива в матовых стаканах.

Николас кивнул официанту в знак благодарности.

— Вот почему я здесь, — сказал я. — Хочу попросить у вас разрешения жениться на ней.

Его лицо стало пустым.

Я не был уверен, что он даст свое разрешение. Он воочию увидел, что я за человек. Знал, какая жизнь будет у Рен со мной. С его стороны было разумно отказаться.

Не то чтобы это имело какое-то значение.

Я делал это из вежливости.

Но затем его губы растянулись в улыбке. Всем своим видом он улыбался.

— О, конечно, я даю свою разрешение, — воскликнул он. — Хотя Рен никогда не спрашивала разрешения, — усмехнулся он. — И у нее, вероятно, была бы готова речь о феминизме. Но я признаю, что старомоден. Мне нравится знать раньше нее. — Он сделал паузу, развернул салфетку и положил ее на колени. — Она еще не знает, да?

Я медленно покачал головой. Вероятно, потребуется немало усилий, чтобы убедить ее. Раньше она была категорически против брака.

Но я не собирался отступать.

Он хлопнул в ладоши.

— Превосходно. Сделаешь сегодня вечером?

Я снова кивнул.

— Хорошо, я попрошу жену организовать вечеринку на завтра. Просто близкие, семья и друзья. Может, позову выступить Лайонела Ричи.

Возможно, мне следовало остановить его, дать понять, что вероятность того, что Рен скажет «да» с первой попытки, невелика, но он зашел слишком далеко. Также было забавно посмотреть, от кого Рен унаследовала гены.

Он поднял глаза.

— У тебя есть кольцо? — спросил он.

Вместо того чтобы кивнуть, я достал коробочку из внутреннего кармана куртки и подвинул ее через стол.

Глаза Николаса расширились, когда он открыл ее.

— О, ты молодец, сынок.

Я ничего не ответил.

Потому что уже знал, что поступил хорошо. Чертовски хорошо. И это не имело никакого отношения к кольцу.

РЕН

Я уставилась на клинику, надвинув темные очки на голову. Мои глаза сузились, глядя на протестующих. Я вцепилась в руль, охваченная такой чистой яростью, что удивилась, как моя кожа не сгорела от жара крови.

«Ярость» была приятной передышкой от страха перед решением.

Что-то первобытное проснулось во мне, и следующее, что я помню — как меня увозят в полицейской машине.

Ясмин внесла за меня залог. Как и много раз до этого. Она не задавала вопросов. Не тогда, когда увидела меня. Вместо этого она отвезла нас в мой любимый бар.

Только когда я устроилась в кабинке с бокалом мартини передо мной, я полностью осознала, что произошло.

— Выпей, — настаивала она. — Почувствуешь себя лучше.

Я перевела взгляд с нее на стакан, потом снова на него.

— Я не могу это пить, — прошептала я.

Ее лицо смягчилось в понимании.

— Так вот почему ты была в клинике? — сделала она вывод.

Я кивнула один раз.

— Я не собиралась этого делать. Но это был мой первый инстинкт. А потом я увидела их там, я просто вроде как…

— Отключилась? — предположила она.

Я кивнула один раз, смутно припоминая, как избила одного человека его собственным плакатом. Нечем гордиться. К счастью, я не причинила никакого серьезного вреда, только задела самолюбие толстяка, которого избила женщина. Та самая женщина, которая, по его мнению, не имеет права нести ответственность за свою матку.

Ладно, я очень этим гордилась.