Здесь умирает надежда

Я уставилась на него. Чертовски ненавидела его. За белый халат, слабую линию подбородка, дорогую стрижку, несомненно, образование в Лиге Плюща и невероятно богатых родителей — я знала, как распознать детей из трастового фонда, точно так же, как я могла распознать поддельную «Шанель». Возможно, он пытался вызвать сочувствие. Или, может быть, просто говорил то, что ему посоветовал какой-то психотерапевт.

Он никак не мог знать, что я чувствую. У него был член и надменный вид, который говорил, что он понятия не имеет, что такое настоящая боль. Он отстранен от всего этого. Он приходил и делал разрезы, разговаривал с пациентами и перекладывал большую часть работы на медсестер.

— Исцеления? — повторила я. Мой голос был хриплым. Сухим. Как будто я кричала. Неужели я кричала? Может быть. Не помню. Не помню ничего из того, что произошло с тех пор, как я проснулась. За исключением того, что мой ребенок мертв.

Это единственное, что я запомнила. Единственное, что никогда не забуду.

— Думаешь, знаешь все об исцелении, потому что научился зашивать плоть после того, как все из нее вырвал? — Теперь мой голос стал намного выше.

Я почувствовала, как тело Карсона придвинулось ближе, вжимаясь в кровать, но он не прикоснулся ко мне. Я не могла вспомнить, прикасался ли он ко мне с тех пор, как я проснулась.

Кровь отхлынула от лица доктора, и я увидела, как его охватила паника, когда он столкнулся с тем, чего боялся каждый мужчина: истеричной женщины.

— Я, эм, может быть, мне следует…

— Может быть, тебе стоит заткнуться и не говорить, что, по-твоему, я должна делать, — прошипела я.

Он почти выбежал за дверь.

Я долго смотрела на эту дверь. Карсон оставался рядом со мной. Мы почти не разговаривали с тех пор, как я проснулась. Я едва могла, бл*дь, смотреть на него. Врачи и медсестры входили и выходили. Но теперь тишина была такой плотной, что я тонула в ней.

— Я не могу ее видеть, — сказала я Карсону, теперь мой голос дрожал. — Я не могу этого сделать. — Я представила, как держу крошечный сверток, я представила, как вижу ее, слишком маленькую и невероятно красивую. Я представила ее с темными волосами, как у отца.

Все мое тело начало трястись.

— Я не могу ее видеть, — повторила я, слезы катились по щекам.

Карсон забрался в кровать и баюкал меня в своих объятиях. Я понятия не имела, как он это сделал, не потревожив машины, к которым я была подключена, не причинив мне вреда.

Хотя больше ничто меня не ранит сильнее.

Я уткнулась ему в грудь и пожалела, что не могу спрятать свое лицо подальше от всего мира.

Он крепко обнял меня. Погладил по волосам.

— Я не могу ее видеть, — сказала я ему в третий раз, мои слова были приглушены его грудью. — Если я ее возьму, то никогда не смогу отпустить.

Я почувствовала, как тело Карсона вздрогнуло. Он перестал гладить мои волосы на несколько секунд. Затем продолжил.

— Я знаю, — ответил он невероятно тихим голосом. — Я знаю, дорогая.

Была середина ночи. Никто из нас не спал. Тусклый свет исходил от лампы в углу, которую включил Карсон, как будто почувствовал, что я не могу находиться в темноте.

Но мне также не очень нравилось находиться на свету. Я ненавидела перспективу нового дня, необходимость оставаться в нем. Все переживать. Мне нравилось сидеть посреди ночи, с тусклым светом и тихими коридорами. Это нечто среднее. Здесь ничто не казалось таким реальным. Таким же тяжелым.

Это были только Карсон и я.

Он не прикасался ко мне с тех пор, как забрался в постель. Как будто знал, что я с этим не справлюсь. Возможно, он нуждался во мне. В моем утешении. Я об этом не подумала. Вдруг, ему тоже нужна моя рука в его руке. Он тоже кое-что потерял. Ту семью, которую так сильно хотел. Но я не могла этого сделать. Я хотела. Отчаянно. Но не было сил.

Я любила этого человека. Он — для меня все. И все же я, черт возьми, не могла даже прикоснуться к нему.

— Я не виню тебя, — я нарушила молчание между нами.

Тело Карсона дернулось, его глаза встретились с моими. Вздрогнул. От моего тона или от слов, я не была уверена.

— Я не виню тебя, — повторила я, потому что выражение его лица сказало, что мне нужно это повторить. — Я знаю тебя, знаю, что ты наказываешь себя за все это. Мучаешь себя.

Хотя я была относительно ошеломлена, мысль о боли, через которую проходил Карсон, поразила меня. Он скрывал это. Он будет скрывать ее от меня вечно. Он не был одним из тех мужчин, которые спрашивают: «А как насчет меня?». Нет. Это не он. Если бы его прямо сейчас ударили ножом, он бы скорее тихо истек кровью, чем отвлекся от меня.

— Не знаю, что ждет нас после этого, — тихо призналась я. — Не могу сейчас думать об этом. Но у меня такое чувство, что я мирно с этим не справлюсь. Я, скорее всего, причиню тебе боль. Оттолкну тебя. — Мой взшляд не отрывался от его, несмотря на боль. — И в течение этого времени я буду слишком поглощена своей собственной болью, не в состоянии сказать тебе это. Так что скажу сейчас. Услышь меня. — Я замолчала, уставившись на Карсона. — Ты меня слушаешь, милый?

Его глаза заблестели.

— Я слушаю тебя, детка, — прохрипел он после долгого молчания.