Здесь, в реальном мире

Он навещал Велика-Важность, а потом приехал к ним и, едва бросив сумку на диван, сразу же попросил Вара показать, что он наснимал. И с той минуты только и делал, что перематывал вперёд-назад, смотрел и пересматривал.

Пока дядя Сай изучал экран, Вар изучал дядю Сая. Очки в серебряной оправе, серебряная серёжка-гвоздик в левом ухе. Чёрные джинсы, чёрная футболка из чего-то шелковистого, а не жёсткого, как у него.

Каждую осень мама заставляла Вара идти с ней покупать новую одежду для школы. На этот раз он попросит чёрные джинсы и чёрные футболки. Проколоть ухо она ему не разрешит ни за что, но он всё равно попросит — а вдруг.

Наконец дядя Сай поставил фильм на паузу и откинулся на спинку стула.

— Ты всё время возвращаешься к этим трём пальмам. — Он ткнул пальцем в экран.

Вар не понял, комплимент это или критика.

— Ну, просто они всегда там, — попробовал он объяснить. — А всё остальное меняется.

— Но ты посмотри. Видишь, они тоже меняются. — Он отмотал назад. — Вот здесь они залитые солнцем, томные. Всё спокойно. А после того как мы видим объявление об аукционе, они у тебя взмахивают листьями, как будто удручённо. Почему?

Вар мысленно сделал пометку: почаще употреблять такие слова, как «томный» и «удручённый».

— Банк хочет продать участок. Всё, что мы сделали, пропадёт.

Сказанное вслух, это стало реальностью. У Вара перехватило дыхание. Дядя Сай терпеливо ждал, пока он возьмёт себя в руки.

— Я бы мог что-нибудь построить на нашем дворе — ну, когда он будет наш, — но Джолин-то нужен её сад. Я обещал, что спасу его, но пока не знаю как.

— Сочувствую, — сказал дядя Сай. — Но я сейчас о пальмах. Почему ты их всё время снимаешь?

— Потому что я так вижу, — признался Вар. — Они как будто реагируют на то, что мы делаем.

Дядя Сай кивнул.

— Греческий хор. Так я и подумал.

— Я понимаю, что это глупо, просто я так себе представляю…

— Нет, ничуть не глупо. Греческий хор — это один из приёмов античного повествования. В театре, например, это такие люди, которые стоят по бокам сцены и комментируют происходящее, подсказывают зрителю, какие эмоции испытывать. Понимаешь? Ты — повествователь.

— Да нет, я не собирался ничего повествовать.

— Не собирался, но сделал это интуитивно. Потому что ты режиссёр. Как я и думал.

Вар рассмеялся.

— Ну привет! Режиссёры — это взрослые люди типа тебя. А не дети типа меня.

— Все взрослые типа меня когда-то были детьми типа тебя.

Вар закрыл глаза и попытался представить своего дядю ребёнком, но, как ни старался, получалась только уменьшенная версия взрослого дяди Сая. Крутой, чёрные джинсы, серёжка в ухе. Почти знаменитость.

— Дядя Сай, каким ты был в моём возрасте?

Дядя потёрся спиной о спинку стула. Этим движением он снова напомнил Вару кота, худого, ленивого и грациозного. Вар тоже почесался спиной о спинку стула, чтобы проверить, каково это.

— Ну-у… Сколько я себя помню, мне всё время приходилось оправдываться, — сказал дядя Сай. — Я часто задумывался и отключался, а потом извинялся — как будто я сделал что-то не так. Все думали, это потому что я ленивый, или глупый, или зацикленный. В школе мне было реально трудно.

— Ничего себе. А сейчас ты для школьников герой. Зимой мы с классом смотрели твой документальный фильм, тот, что ты снял в лагере беженцев, — там ещё малыши всё время ходили с тобой по пятам. Я даже не выдержал и всем сказал, что ты мой дядя.

— Спасибо.

— У нас полкласса плакало. А в конце был сбор средств, и многие отдавали свои карманные деньги. Наверно, приятно, когда твой фильм так действует на людей?

— Да, это очень здорово. Да только так бывает не часто. Никогда не знаешь, кто увидит твою работу, и реакцию зрителей тоже предсказать невозможно. Ну и фильм же снимаешь не ради этого.

— А ради чего?

— Ради того, что он должен быть снят, и снять его должен именно ты.

В ту ночь Вар лежал в постели, глядя в потолок. Гипсовые завитки больше не казались ему знаками бесконечности. Теперь они напоминали вопросительные знаки. Вопросы на вопросах внутри вопросов.

55

Через два дня дядя Сай уехал, зато объявился тропический шторм. Он остановился в сотне миль к западу, в Мексиканском заливе, и, словно капризный малыш, закатил истерику.

— Эта погода — до конца среды, — сказал Вар за завтраком в понедельник, когда шторм только-только разбушевался. — Нас не будут выпускать на улицу. А внутри, в «Рекреации», воздух нездоровый, вы же знаете. Давайте я лучше останусь дома. — И он легонько кашлянул.

Это была почти безнадёжная попытка, но родители, измотанные двумя месяцами недосыпа, даже спорить не стали.

— Ладно, как хочешь, только пропылесось, пожалуйста, — сказала мама, устало направляясь к двери.

— И стиралку запусти хотя бы раз, — добавил папа, нашаривая ключи от машины.

Так что у Вара образовались целых три дня для работы над фильмом. Который, если бы Вар давал ему название прямо сейчас, наверняка назывался бы «Руки Джолин».

«Руки Джолин» были бы очень хорошим фильмом. Но не тем, который он хочет сделать. Он это понял, пока витал в полусне под вопросительными знаками потолка.

Он хочет сделать фильм об истории участка.