Здесь все взрослые

Портер представила, как рядом, держа ее за руку, сидит мама. Она будет плакать? А сама Портер будет плакать, если придет мама? Или Эллиот – будет стоять в углу, украдкой поглядывать в телефон, кивать время от времени в знак поддержки. Ники – может пустить слезу. И Сесилия тоже. А если позвать Рэчел – почему нет? Так и будут поддерживать друг дружку! У Рэчел уже есть поддержка – мама. Может, заглянет Джереми? Они виделись уже трижды – на ферме, у нее дома и еще раз в его ветеринарной клинике посреди ночи. О ребенке речь практически не заходила, хотя руку к ее животу он прикладывал, как только что делала доктор. Конечно, он же знает, что там внутри. Доктор Макконнелл пошевелила своей волшебной палочкой – на экране крупным планом возникло личико. Нажала кнопку – и изображение стало трехмерным. Картинка слегка бурая, чуть смазанная, будто информация шла издалека, хотя, наверное, так и было, через кожу, изнутри наружу. Портер вдруг подумала обо всех мужчинах, какие есть на свете, – делают вид, что это их работа, просто потому, что теперь им придется меньше спать. Только все не так. Женщина всегда одна, со своим ребенком один на один. Есть бремя, опыт, которые разделить невозможно.

Уняв слезы, Портер смотрела, как младенец шевелится, крошечное тельце плавает в ее нутре, но уже живет своей жизнью.

Портер вернулась на работу и из загона позвонила Ники. Обычно звонить приходилось раз шесть, Портер всегда слала ему эсэмэски, чтобы вышел на связь, а тут он ответил после третьего сигнала.

– Пуэрто, – произнес он. – Мама мне доложила насчет ребенка. Поздравляю.

Портер отогнала козу, которая уткнулась ей в голень.

– Доложила? Я хотела доложить тебе сама! Что ж не звонишь, чучело!

– Я же говорю, поздравляю! Занят был. Люблю тебя. – Ники откашлялся.

Он всегда покуривал травку. Портер надеялась, с возрастом это пройдет, однако ему, ее младшему братику, уже тридцать шесть, а марихуана играет в его жизни не меньшую роль, чем в отрочестве. Будь он другим человеком, уже создал бы какую-нибудь конопляную империю, засадил поля марихуаной в слоновий рост. Только не Ники – кишка тонка. Получать удовольствие – это пожалуйста. Мало кто запросто откажется от карьеры знаменитого актера, а вот ее братец такой. Травка – да. Слава – нет. Было много всякого, о чем другие только мечтают, а Ники от этого отказался – вечеринки в Голливуде, твое фото в глянцевых журналах, случайный секс. А от марихуаны не отказался.

– Девочка.

– Девочки всегда лучше. Как там моя? – Он замер.

– Она классная, вопреки тебе. – Резковато, конечно, но Ники – ее брат, на ком еще практиковаться? Портер знала, что он не обидится.

– Это точно. И была такой всегда. Я это не сразу понял – они ведь такие, какие есть, с самого рождения. С Астрид она ладит?

– Вроде да. По-моему, мама ее пока не достала.

День стоял чудесный, дело шло к осени, но потихоньку, все еще тепло и светло. Найти бы такое место, где круглый год погода – как сентябрь в Клэпхэме, Портер бы туда переехала. Северная Калифорния не в счет – не доедешь.

– Отлично. Я им все никак не могу дозвониться. Не смейся, – сказал он, но Портер уже смеялась.

– Мой второй сапожок. Соскучилась по тебе.

– Я тоже. Вот бы посмотреть на тебя с пузом. Это же круто, Пуэрто. Ты будешь на высоте. И не слушай Астрид, тебе никто не нужен. В смысле, муж. Общество – да, друзья, которые принесут еду, помоют посуду и постирают белье – да. А муж тебе ни к чему. Это я тебе говорю. Толку от нас мало.

– Ладно тебе прибедняться. – Портер сунула руку в карман и достала шоколадку – разве она ее покупала?

– Чувствуешь себя нормально? По утрам не тошнит? Помню, Джульетту рвало по четыре раза в день, и не один месяц. Всегда носила с собой ментоловые конфетки, и в карманах, и в сумках. Уж сколько лет прошло, а какую сумку ни возьми – там обязательно валяется упаковка блевательных конфеток. Она их так и называла – блевательные конфетки.

Портер молча слушала. Она знала: брат хочет сказать что-то еще.

– Знаешь, так странно, что Сесилия не с нами. Когда мы вместе, это как созвездие. Одну звездочку вынь – картинка уже не та. У меня сейчас как раз такое ощущение. Стрела без наконечника. Ложка без нижней части. И все рассыпалось. Джульетта и я: каждый занимается своими делами, то да се, когда вместе, когда врозь, всяко. Но без Сесилии, кажется, один оторвется и полетит по своей орбите, а другой даже не заметит. Ведь она – якорь, который нас держит.