Здоровье и власть. Воспоминания «кремлевского врача»

После визита в Монголию, который был обставлен с великой помпезностью и организованным энтузиазмом любви к советским и монгольским руководителям, Брежнев сказал мне: «Ты видишь, как монголы любят Филатову — она многое для них сделала как в развитии культуры, так и образования. Так что не слушай домыслов завистников». Не знаю, был ли он искренен или каким-то образом хотел оправдать свою пассивность по отношению к Цеденбалам, но я понял, что вмешиваться в обостряющуюся ситуацию никто не собирается.

«Страусиная» политика сиюминутной выгоды привела к тому, что обстановка в Монголии после смерти Л. И. Брежнева стала крайне напряженной. «Склерозировавшийся», утративший память Цеденбал терял нити управления. Естественно, возрастало вмешательство его жены в государственные дела, что вызывало раздражение в Монголии. Как мне рассказывал наш посол С. Павлов, он неоднократно информировал Москву об обстановке, которая царила в стране в связи с таким развитием событий. Однако несмотря на разраставшееся недовольство, ни один из монгольских деятелей не решался самостоятельно поставить вопрос об освобождении Цеденбала от руководства партией и страной.

Летом 1984 года Цеденбал приехал на обследование в Москву. Это был человек с тяжелым атеросклерозом сосудов мозга, который привел, по данным компьютерной томографии, к выраженным изменениям со стороны коры головного мозга. У нас не было никаких сомнений, что он неработоспособен. Об этом мы информировали его жену, руководство Монгольской народнореволюционной партии, ЦК КПСС. Многое нам пришлось выслушать от его жены, заявившей, что ни монгольский народ, ни его армия и служба безопасности не дадут в обиду своего руководителя. И хотя, по рассказам наших врачей, мы знали об истинном отношении к семейству Цеденбала в Монголии, реальность этой угрозы в какой-то степени мы ощутили на встрече с нами в Москве членов Политбюро Монгольской народно-революционной партии Ж. Батмунха[58] и Д. Моломжамца.

Накануне мне позвонил М. С. Горбачев и попросил приехать в ЦК, где должна была состояться встреча с монгольскими товарищами, на которой планировалось обсудить вопрос о выходе из создавшегося трудного положения. Видимо, чтобы придать большую уверенность монгольским руководителям, на встрече, кроме меня присутствовал председатель КГБ В. И. Чебриков, располагавший достаточными материалами о положении в Монголии, и К. В. Русаков, секретарь ЦК КПСС, отвечавший за связи с социалистическими странами. Горбачев объективно обрисовал ситуацию и попросил меня рассказать о состоянии здоровья Цеденбала. Для меня вопрос был настолько ясен и прост, что я не мог прийти в себя от удивления, когда Ж. Батмунх категорически отказался сам ставить вопрос об освобождении Цеденбала. «Мы можем собрать политбюро, — заявили присутствующие монгольские товарищи, — на котором вы расскажете о болезни Цеденбала и заявите, что по состоянию здоровья он не может руководить страной». Мы предложили дать письменное заключение, однако монгольские руководители настаивали на моем личном участии в работе политбюро. Было высказано еще одно условие — чтобы Цеденбал и его жена оставались в Москве.

Кого они боялись? Народа, армии, монгольской службы безопасности, а может быть, жены Цеденбала? Конечно, определенные силы, поддерживающие Цеденбала, в основном в опекаемом им Управлении госбезопасности и, возможно, в армии, были, и они могли осложнить обстановку. Да и в самом Политбюро были его друзья, поведение которых в присутствии Цеденбала трудно было предсказать. Из Москвы, с Мичуринского проспекта, где в больнице находился Цеденбал, в Улан-Батор шли от его окружения к определенным лицам сообщения о развитии событий. Нагнетала обстановку и Филатова, которая не раз заявляла, что так просто освободиться от Цеденбала не удастся. Надо сказать, что Цеденбал реально находился в таком состоянии, так плохо ориентировался в окружающем мире и событиях, что разрешать ему выехать на заседание Политбюро было бы врачебным преступлением. Так что обстановка во время моей поездки в Улан-Батор была непростой.

На лицах работников ЦК, провожавших нас на аэродроме, и на лицах наших представителей в посольстве, когда мы прилетели на место, сквозила тревога и напряженность. Это и понятно. Надо было спокойно, без политических эмоций и эксцессов сместить видного политического и государственного лидера, 25 лет руководившего страной. Наши представители в посольстве трогательно поддерживали меня, хотя я не испытывал ни волнений, ни колебаний по поводу решений, которые я должен был изложить руководителям Монголии.