Здравствуй, Чапичев!

— Истинным богом клянусь… Не хотел я вашего мальчишку трогать, истинным богом… У меня у самого дети, я же не зверь…

— Зверь, — убежденно сказал мой добрый и совсем не драчливый отец, подталкивая Кротюка прикладом карабина. — Иди, а то как двину!

Через несколько дней, влекомый любопытством, я решил посмотреть, что осталось от хутора Кротюков.

По двору сгоревшего хутора суматошно метался, волоча за собой длинную цепь, огромный пес с подпаленной шерстью. Деревянная будка, в которой он обычно спал, сгорела. Увидев меня, пес злобно оскалился и зарычал. Зато глухонемая кухарка не обратила на меня никакого внимания. Бормоча что-то невнятное, она разгребала железной кочергой золу. «Золотой клад ищет», — подумал я. Мне стало жутко. Я убежал…

В декабре в Джанкое состоялся суд над Богданом Кротюком и его сообщниками. Незадолго до Нового года их всех расстреляли. Молодых Кротюков тогда так и не нашли. Они исчезли, словно сквозь землю провалились.

И вот теперь, через столько лет, на запасных путях станции Джанкой я встретил одного из них. По всем расчетам того самого, которого недоброй памяти Богдан Кротюк мечтал отправить на выучку к американцам.

Ошибиться я не мог. Сенька Кротюк был удивительно похож на своих братьев, которых я не раз видел в коммунарской кузнице.

Когда я рассказал Якову эту историю, он так обрадовался, что даже обнял меня, чего не сделал при встрече.

— Да ты мне прямо подарок сделал. Самый лучший подарок! — воскликнул Яков. — Теперь мы этого Кротюка наизнанку вывернем. — Помолчав с минуту, добавил: — Поразительная штука. Как увидел я этого Сеньку, так и невзлюбил. Даже непонятно…

— Классовое чутье.

— Наверное, классовое, — согласился Яков. — Ну что ж, каюк тебе теперь, Сенька Кротюк. Каюк!

— Не кажи гоп, пока не перескочишь, — сказал я. — Все же сначала проверить нужно.

— Не беспокойся, проверим. Я в партячейку пойду. Там у нас дяденьки машинисты глазастые. Не ошибутся.

Яков протянул мне руку:

— Спасибо, друг! Шагай, а я работать буду. Я сейчас такой злой, что две нормы могу дать. За себя и за коммунара Левку Медведева. Лопну, на куски разорвусь, а дам.

— Ну что ж, давай, — сказал я. — Это святое дело. Значит, завтра увидимся в клубе.

— Увидимся. Завтра у нас в клубе весело будет. Весело и жарко.

«КРАСНЫЙ ШЛАКОЧИСТ» ДАЕТ БОЙ

В тот вечер клуб железнодорожников был переполнен. Я немного опоздал, и мне досталось место на галерке. В зале погасили свет, подняли занавес, и на авансцену стремительно выбежал конферансье Вася Стащенюк, он же незаменимый вратарь джанкойской футбольной команды. Вася с ходу что-то затараторил пулеметной скороговоркой. Я ни слова не разобрал, а все остальные захохотали, зааплодировали, — значит, все поняли, привыкли к Васиным пулеметным скоростям. Затем на сцену вышел наборщик местной типографии Леня Батурин, длинный, худой — кожа да кости. Леня вынес из-за кулис табурет и, осторожно примерившись, уселся на него.

— Начнем? — спросил Леня.

— Начнем, — сказал Вася.

— Тогда зови роялистку.

— Какую роялистку? Ты что-то путаешь, Леня. Роялисты — это по-французски сторонники короля. А у нас таких нет. И королей у нас нет. Мы царя и царят в семнадцатом на свалку выбросили. У нас сейчас один владыка — свободный труд.

— Правильно, Вася, все правильно. Только ты глуховат немного, бедняга. Я прошу позвать Марию Петровну. Пусть она мне на рояле подыграет. Аккомпанемент. Понял?

— Ax, вот что! Так бы и сказал: «Позови, Вася, пианистку».

— Нет, пианистки на пианино играют. А у нас рояль. Значит, нужна роялистка. Вот ты, Вася, в футбол играешь — ты футболист. Яша Чапич шлак чистит — он шлакочист. Я на карандаше играю, значит, карандашист.

Леня достал из кармана неочиненный карандаш, прижал его к зубам. Длинными, тонкими пальцами правой руки провел по карандашу и извлек из него поистине соловьиную трель. Грянули аплодисменты.

— Все ясно, все прекрасно! — воскликнул Вася. — Марья Петровна, прошу вас к роялю. Выступает карандашист Леонид Батурин. Музыка композитора Бизе. Опера «Кармен». Марш тореадора.

Никогда не думал, что на карандаше, обычном двухкопеечном карандаше, можно так играть.

После Лени выступали партерные акробаты. Это была отлично слаженная тройка великолепных гимнастов. Имена двух я, к сожалению, забыл, а третьего, Семена Красикова, недавно встретил в Рустави. Он давно уже мастер спорта СССР и сейчас тренирует молодых гимнастов металлургического комбината.

Выступали певцы, чечеточники. Какая-то милая застенчивая девушка прочитала стихотворение Александра Жарова. В одном месте она запнулась, забыла строку, но из публики добродушно посоветовали:

— Не робей, дочка, крой дальше!