Здравствуй, Чапичев!

Железнодорожный клуб закрыли на ремонт. Свободные вечера мы теперь проводили в городском парке. Близилась осень, начался листопад. Кажется, именно этим парк и приобрел для нас какую-то особую прелесть. Мы бродили по аллеям, по мягкому ковру опавшей листвы и сами не слышали своих шагов. А до этого так противно, так надоедливо скрипел и скрипел под ногами крупный морской песок. Может, потому, что ковер из листвы приглушал наши шаги, мы и сами притихли, меньше пели, меньше орали и дурачились. Иной раз мы разговаривали чуть ли не шепотом, боясь нарушить тишину. И в этой тишине так же бесшумно распалась наша буйная и громкоголосая прежде ватага. Сначала один из парней откололся и уединился в отдаленной аллее с девушкой, затем другой, потом третий… К концу недели мы с Яковом остались вдвоем. Но мы-то уж держались друг за дружку крепко. Я потому, что «зазноба» моя жила в Феодосии, в маленьком двухэтажном татарском домике, у подножия старой Генуэзской башни, потому что непоколебимо был верен приказу: «Чтоб не смотрел ни на одну… А если посмотришь, чтоб глаза твои лопнули». А Яков? Яков после крушения своей первой любви и слышать не хотел о чем-либо подобном. Он очень похорошел за лето, красота его стала какой-то тревожно-вызывающей, и многие джанкойские девицы лишились покоя, безнадежно мечтая о недоступном и неприступном Чапичеве. Чего только не делали бедные девушки, чтобы привлечь внимание черноокого красавца! И все впустую.

Но однажды под вечер, разыскивая в аллеях парка Якова, я увидел его с незнакомой девушкой. Они очень странно сидели на скамейке: девушка на одном конце, Яков на другом. Между ними на скамейке лежали опавшие листья платана.

Яков что-то говорил горячо, возмущенно и даже жестикулировал больше обычного, а девушка молчала, глядела куда-то в сторону и, казалось, вовсе его не слушала. Я хотел свернуть в боковую аллею, но Яков увидел меня и позвал:

— Иди сюда.

Я нехотя приблизился к скамье.

— Знакомьтесь, Поля. Это мой друг…

Девушка подняла на меня недоверчивые глаза, и они мне сразу не понравились: «Злюка».

Я назвал себя. Девушка протянула мне руку. Рука была маленькая, хрупкая, с нервными, тонкими пальцами, смуглая до черноты и очень горячая. Уголек из тлеющего костра, а не рука. Она обжигала почти до боли.

— Садись, — сказал мне Яков. — Знаешь о чем мы тут говорили…

Я не знал и не хотел знать. Я знал только, что третий в таких случаях лишний.

— Ну что стоишь? — снова сказал Яков. Широким гостеприимным жестом он предложил мне сесть посредине. Третий, да еще посредине. Смешно и глупо.

— Спешу, — ответил я на приглашение. — У нас сегодня собрание.

Я был уверен, что Якова рассердит моя явная ложь. А он почему-то поверил мне.

— Собрание? Важное?

— Очень важное, экстренное.

— Что-нибудь случилось?

— Да, случилось. Ну, всего хорошего.

Ни Якова, ни девушку ни чуточки не огорчил мой уход. А я очень огорчился. С горечью думал о том, что, в сущности, все в жизни держится на тоненькой, тонюсенькой ниточке — мужская гордость, женская неприступность, дружба… Мне так хорошо было вдвоем с Яковом. И откуда только взялась эта девушка! Неприязнь к Поле росла во мне с каждым мгновением. Была бы хоть красивой, а то ведь смотреть не на что. Таких невидных чернявых девчонок у нас в Джанкое полным-полно, хоть пруд пруди. А эта, к тому же какая-то старомодная. Вот именно — старомодная. Чего стоят ее черная глухая кофточка с высоким стоячим воротником, ее коричневая шляпка, украшенная черными кожаными цветами. Ужас! Ослеп, что ли, Яшка. На него такие девчонки заглядываются, а он…

Я не знал, куда себя деть от скуки в тот вечер. У меня еще не было никакой потребности в одиночестве, я его просто страшился. Погулял немного по улицам — надоело, попробовал читать — отвратительной, тягучей скукой дохнуло на меня со страниц книги, от чужой, далекой и ничем не интересной мне жизни книжных героев. И я, чего уже давно не бывало со мной, лег спать в половине девятого вечера. К черту Чапичева и его черномазую Полю! Никогда не думал, что мой друг такой легкомысленный. Нашел на кого променять товарища!

Кажется, я едва только задремал, когда раздался стук в окно, нетерпеливый, настойчивый. Кого это еще принесло? Я открыл окно, выглянул. На улице стоял Яков.

— Чего тебе?

— Выдь на минутку.

— Я уже спать лег, разделся.

— Тогда я к тебе, можно? — И, не ожидая ответа, он подтянулся на руках, влез в комнату и порывисто зашагал из угла в угол.

— Сядь, — сказал я ему и подвинул табуретку. — И между прочим, у нас есть дверь…

— Это не имеет значения.

— А что же имеет значение?

— Человек!

— Понятно. Человек женского пола в доисторической шляпке с кожаными цветами. Не так ли?

— Шляпка ни при чем. Поля хороший человек. Ей очень плохо.

— Значит, любовь с первого взгляда?

— Ошибаешься, браток, — спокойно возразил Яков. — Никакой любви нет. Тут совсем другое — пропадает хороший человек. И надо ему помочь.

— А что с ней стряслось? Кто она такая?

— Дело обычное в наше время: Поля — дочь здешнего попа.

— Ты с ума сошел, Яшка!

— Ни чуточки.