Здравствуй, Чапичев!

Она посмотрела на меня исподлобья и тихо, почти шепотом спросила: «А ты ничего не слышал? Правда, не слышал?» «Ничего не слышал, — говорю, — ничего не знаю. Мы же пять лет не виделись». «Да, пять», — сказала она и заплакала. Лицо ее сморщилось, подурнело, слезы ручьем побежали. А сама она все что-то искала в сумочке, в карманах жакета. Я прямо обалдел от ее слез и не сразу сообразил, что ей платок нужен. Дал ей свой и начал упрашивать: «Ну успокойся, Галя, как тебе не стыдно, нельзя так, ты не ребенок. Да и что у вас в самом деле стряслось? С должности сняли твоего Бориса?» Она покачала головой. «Заболел?» — «Нет». — «Умер?» — «Нет, не умер, — сказала Галя. — Хуже, предал меня Борис». И еще горше заплакала. А вокруг люди. Курортники, они любопытные, черт их побери. Кто-то уже спросил: «Что тут происходит?» Кто-то возмутился: «Почему он издевается над женщиной, безобразие!» Представляешь мое положение? Огляделся я, и как раз позади меня вход в кофейную. Ну ты знаешь эти кофейные — их немало в Феодосии. А я в них до этого как-то ни разу еще не заглядывал. Турецкого кофе я не пью, а чего-нибудь другого в них не бывает. А тут что сделаешь? Куда мне деваться с плачущей Галей? Схватил ее за руку, затащил в кофейную. А там дым коромыслом — накурено, шумно. Оказывается, пировала какая-то компания — дюжие такие дядьки в брезентовых робах, не то рыбаки, не то портовые грузчики. Странно они пировали: перед ними стояли крохотные чашечки с черным кофе и больше ничего. Тем не менее все они были «под газом», и немалым. Потом я уже заметил, что бутылки с водкой у них под столом стояли. А сперва не понял: что за пьянка без вина. Орали они, как в кабаке. Правда, увидели меня с женщиной, немного притихли. Сели мы с Галей за угловой столик, я ее спиной от людей загородил. Сразу подошла девушка, армянка лет двадцати, с подносом в руках. Подала нам кофе. Я говорю Гале: «Пей, может, легче станет, и, может, я тебе чем помогу». «Нет, — говорит, — никто уж мне не поможет». Все-таки выпила она свой кофе, наполовину слезами разбавленный, чуть-чуть успокоилась и рассказала о своей беде. У нее с этим Борисом Аркадьевичем все как будто хорошо сложилось. Как будто! Понимаешь? Ну, любовь, восторги. Потом родилась девочка. Соней ее назвали. А мать Солнышком прозвала. Только недолго светило Гале это маленькое солнышко: на третьем году — двухстороннее воспаление легких, и конец. Сам понимаешь, какой это для матери удар. Ну Борис Аркадьевич, конечно, утешал ее: «Не отчаивайся, мол, Галя, мы с тобой еще молоды, у нас еще будут дети». Легче ей немного стало. Поверила, что счастье еще впереди. Но тут новый удар. На этот раз письмо по почте. Печатные буковки и подпись: «Доброжелатель». Клялся, что только из желания сделать добро хочет ей открыть глаза на подлое поведение Бориса. Что ни строчка, то нож в сердце. Оказалось, что Борис изменял Гале чуть ли не с первого дня женитьбы, а потом спутался с одной и прижил с ней ребенка. Галя показала письмо Борису. Он ничего не стал отрицать, только пожал плечами: думай, как хочешь. И тогда она не выдержала, закричала: «Выбирай — или я или она». А он спокойно ответил: «Выбирать? Ну что ж, тогда она. Тем более что нас с тобой уже ничто не связывает». Ну, видал такого мерзавца?

— Да, мерзавец, — сказал я. — Но история довольно обычная.

Яков рассердился:

— Обычная? Я тебе, дорогой товарищ, не романчик модный пересказал. Это с Галей с нашей случилось, понимаешь, с Галей. Так что ж, по-твоему, это для нее обычное?

— Извини, Яков, как-то я не подумал.