Здравствуй, Гр-р!

Пообещав себе не отвлекаться на посторонние эмоции, я стала думать о мотиве. Мотив надо найти во что бы то ни стало. Не верю я ни в убийство по неосторожности, ни в убийство в состоянии аффекта. Какие аффекты, когда мужика сначала напоили (или одурманили иначе), потом раздели, а потом зарезали. Хотя, может, сначала раздели, а потом одурманили, но тогда уж точно — шерше ля фам! Не в присутствии же мужиков Стремнов добровольно раздевался! И следователь прав — без Анны не обошлось. Вот где она была, когда этого Стремнова раздевали и дурманили, если убийство происходило в ее постели? Если она виновата, знать бы, зачем ей это убийство? В ее собственной кровати? Она что, совсем идиотка? Или наш с ней чейндж не дал ей возможности избавиться от мертвеца? А как бы она это сделала? Предположим, Анна не причастна к убийству. В тот момент она могла быть в любом месте квартиры, где комнаты, как сообщающиеся сосуды, и всюду двери. Например, пройти к сестре через гардеробную. Или из ванны выйти в бильярдную… Еще есть дверь — куда ведет, не знаю. В эту дверь как раз и вошли маман, Полина и горничная. Почему Полина не прибежала через гардеробную — это же ближе? Чем они, кстати, все занимались? Привести или даже принести к Анне мужика — раз плюнуть. Ткнуть ножом — на это много времени не надо. И что? Выходит, Анну подставили? Тогда больше всех на роль убийцы годится белобрысый очкарик Миша. Так Миша или Анна? А вдруг — вместе? А почему не Шпиндель? Если Стремнова убил он, то одним махом а) отомстил Стремнову, который увел у него Анну, и б) отмстил Анне, поправшей самое святое — его любовь к ней. Узнать бы еще все-таки, чей ножичек…

Вопросы множились, как кролики в Австралии. И как эти самые кролики, уносились от меня без ответа. К тому же, как от назойливой мухи, я отмахивалась от ощущения, что смотрю на происходящее со стороны, ну, как в кино… В любой момент я могу услышать: "Сеанс окончен", — и меня выставят из зрительного зала. И Анна не будет знать, что случилось в ее отсутствие. Поэтому я решила написать Анне.

Я пересела к бюро, взяла лист бумаги, сняла с чернильницы крышку, выбрала ручку с пером и, макая перо в чернила, написала:

Я, Нина, 11 марта 2010 года стала Анной. Для Анны это произошло утром 20 ноября 1909 года. Где Анна, я не знаю. Надеюсь, стала Ниной. Это случилось внезапно и так же внезапно может кончиться. Чем? Знает один Бог. Надеюсь, я вернусь в свое время, а Анна — в свое…Чтобы Анна была в курсе того, что произошло в ее отсутствие, пишу. Анну обвиняют в убийстве Стремнова. Я нашла его зарезанным — в постели Анны, на рассвете. Естественно, я не знаю тут ничего и никого, по этой причине доктор Соловьев решил, что Анна сошла с ума. Шпиндель признался в любви к Анне и обвинил ее в непристойном поведении. Я ему объяснила, чем отличается нормальная женщина от бесчувственного бревна. Полина сожгла в своей печке одежду Стремнова. Где она ее взяла и почему уничтожила? Не знаю…

Конечно, я писала без их лишних букв, всяких там твердых знаков, хотя и старалась выводить буковки, как нас учили в первом классе — я еще застала эру чернильниц — с наклоном, нажимом и "с узелками" в отправных точках. Ну не совсем же Анна дура, сможет прочесть! Нельзя доверять бумаге, но иного способа общаться с Анной (если такие прыжки из тела в тело вдруг повторятся) просто нет. Самое плохое, что может случиться с запиской, — ее найдет не Анна, а маман, отдаст доктору, и тот приобщит листок к доказательствам наличия у меня деменции прекокс. Вот была бы я дома, залезла бы в Интернет — и через две минуты уже знала бы, что это за фигня — деменция прекокс, и как себя вести, чтобы у доктора отпали последние сомнения в моей вменяемости.

Надо было подыскать для записки подходящее место — не на виду, но так, чтобы Анна смогла быстро ее обнаружить. Листок я засунула за пейзажик на мольберте, оставив торчать кончик бумаги. Все художники относятся трепетно к своим полотнам — Анна мои мазки на своей картине заметит сразу.

Я бродила по комнате, все больше раздражаясь от невозможности сменить платье. Хотя почему невозможно? Если бы мне удалось вызвать горничную… Маман в кабинете сделала это с помощью колокольчика. В комнате Анны я колокольчика не заметила. Обратимся к кинематографу… Как там действовали графья, князья и прочие бароны? За что-то дергали. Даже знаю, как называется — сонетка. Может, в 1909 году сонетки уже вышли из употребления, но я решила поискать. И представьте, нашла — вдоль дверного косяка как раз той двери, за которой неизвестно что находится, висела широкая тканая лента, оканчивающаяся здоровенной кистью. Подергав за кисть и совершенно не представляя, что за этим последует, я стала ждать. Конечно, я не утерпела и выглянула за дверь. Как вы думаете, что я там обнаружила? Стоящего на часах жандарма! Выходить мне явно не запрещалось, но, прочитав во взгляде стражника некую решимость, экспериментировать не стала, и без жандарма у меня хватало проблем.