Здравствуй, Гр-р!

Проснувшееся шестое чувство заявило, что ширма из квартиры Анны. Это шестое чувство имело вполне определенный вкус — вкус медной монеты. Случилось это в начале летних каникул между моим четвертым и пятым классом, когда я "проходила практику" — так назывался во времена моего детства бесплатный труд учащихся по благоустройству школьной территории. Мне досталось высаживать цветочную рассаду в только что разбитые клумбы, для которых специально была привезена земля. Я делала палочкой в клумбе ямку, опускала в нее вялый росток и приминала вокруг него землю. В пятой или шестой такой ямке я нашла старинную монету — размером почти с пятак, черно-зеленую и тяжелую. Вполне продвинутый для своего времени ребенок, читающий книги и посещающий музеи, я сообразила, что стала обладательницей весьма ценной вещи. Я как могла оттерла монету — покидать клумбу строго-настрого запрещалось, и о том, чтобы находку отнести домой или хотя бы вымыть, не могло быть речи. Так как карманов у меня не оказалось — ну, ни одного! — а потерять такую ценную вещь жалко, пришлось засунуть монету за щеку. Часа через полтора мне стало плохо. Чем больше я проделывала ямок в клумбе, держа монету во рту, тем хуже мне становилось. Ботаничка, командовавшая посадками, велела мне, позеленевшей и шатающейся, идти домой — хорошо, что дом был в пяти минутах от школы. И хорошо, что дома случайно оказался отец, а то неизвестно, чем бы кончилась история с монетой. Уже замужней дамой я узнала, что стала обладательницей римского дупондия времен императора Нерона, и монете почти две тысячи лет. В больнице меня откачали — совершенно не помню, каким образом. Но зато с тех самых пор любые проявления интуиции, предчувствие, шестое чувство — назовите, как хотите — почему-то имеет для меня вкус окислившейся меди.

Отгородившись от зеркала, я с максимальной скоростью начала распихивать по полкам шкафа раскиданную Анной одежду, ощущая во рту противный металлический привкус. Уж очень сильно изменилась моя жизнь с того самого сентября, когда я впервые перешагнула порог этой квартиры, и интуиция подсказывала мне, что это далеко не конец моих приключений.

Я вспомнила похороны Луизы, какие-то старушки на скромных поминках, плачущая Тюня — в неизменном плюшевом жакете даже за столом. Как сказал Гр-р, Луиза утверждала, что Тюня была горничной еще у ее бабушки, и, значит, Тюне лет сто двадцать, а то и больше. Если, конечно, это та самая Тюня, в чем Громов уверен не был — паспорта ее он никогда не видел. Квартира Тюни на первом этаже — крохотная комната с малюсенькой кухней — подарок все той же Луизы. Самое удивительное, что Тюня — единственная, кто помогал Луизе по хозяйству — мадам Закревская, кроме Тюни, Громова и врачей из местной поликлиники, вот уже год никого в свою квартиру не пускала и сама из дому почти не выходила. С поручениями Луиза посылала Тюню. В сто с гаком лет бегать по магазинам? Готовить? Мыть пол? Стирать? Пусть даже на стиральной машине, но сушить, гладить — на это тоже надо силы. А в квартире Луизы было не по-стариковски чисто, пахло свежим бельем, сдобой и хорошим кофе. Настолько чисто и хорошо, что я не задумываясь осталась там с первого дня своего приезда в Энск. Когда я отдала Тюне деньги, что оставила ей Луиза, старушка опять прослезилась и, глядя куда-то в угол, прошептала: "Да зачем мне… И потратить-то не успею… Она же знала…" Я попыталась заглянуть ей в лицо — худенькая, согнутая, в морщинах, но ни глаз, ни волос, ни рук я не рассмотрела: она все время отворачивалась или смотрела в пол, платок надвинут на глаза, а руки засунуты в плюшевые рукава, как в муфту. Ходит быстро, никаких палочек, костыликов, батожков… Речь связная — нет и намека на старческий маразм, которому пора бы уж и проявиться… Наверное, прав Громов, и Тюня не та, за кого себя выдает. Видно, настало время с этой Тюней побеседовать… Наверняка она в курсе всех дел покойной Луизы Ивановны и сможет объяснить, что за зеркало мне досталось.

Звонок в дверь прервал мои размышления — это Гр-р. Быстро же он… Громов припер кучу пакетов, набитых снедью, — надо отложить уборку и заняться продуктами. Но Гр-р уже протопал на кухню и по-хозяйски забивал едой холодильник и шкафы:

— Все по твоему списку… Не мог пройти мимо курицы… Еще ты мандарины не написала, но я решил проявить инициативу. Надеюсь, аллергии на них у тебя нет? Сдача на столе…

— Сделал доброе дело — и иди себе работай! Откуда ты знаешь, где что у меня должно лежать? Я же не найду потом ничего! — пробурчала я, думая, что один поцелуй не дает ему права распоряжаться в моем доме…

Громову было наплевать на мои амбиции — он просто светился от счастья, носясь по моей кухне:

— Во-первых, я прекрасно знаю, где у тебя что, — я же детектив, у меня память феноменальная. Стоит раз увидеть, и я все запомнил. Во-вторых, пока мне не позвонят, я свободен. Могу и не работать. В-третьих, мне нравится быть у тебя… рядом с тобой… Если честно, я не надеялся, что это возможно…