Здравствуй, Ходжа Насреддин!

Насреддин. Бежать? Тогда уж втроем – я тоже с вами. И не втроем – вчетвером: ведь не брошу я здесь моего ишака! И не вчетвером – впятером: я забыл еще одного. Это будет уже не бегство, а целое переселение. (Кладет руку на плечо Саида.) Скажи своей Зульфи, что все будет хорошо.

Саид. Она не поверит.

Насреддин. А ты сам мне веришь?

Саид(замялся). Теперь… Когда эта должность хранителя озера… Захотите ли вы думать о нас…

Насреддин. О неразумный юноша! Умей доверять другу – это величайшая из наук!

Саид. Простите меня.

Насреддин. Ты веришь мне?

Саид(тихо). Верю.

Насреддин. Тогда и Зульфи поверит. Твоя вера передастся ей. Иди! И помни: мы всегда вместе. Что бы ни случилось, мы вместе.

Саид уходит. Ишак сунул морду в корзину.

(Оттаскивая его за хвост.) Куда ты, куда? О длинноухое вместилище навоза! Если ты будешь совать свою морду куда не следует, я отправлю тебя на живодерню!.. Я… (Увидев кого-то, хватает корзину с абрикосами и ставит перед ишаком.) Да простит меня высокорожденный за эти абрикосы – лучших здесь не нашлось. Зато лепешки сегодня хороши…

Входит Агабек, с изумлением глядит на Насреддина.

На завтра, о блистательный и царственнорожденный, я заказал для вас черешню и ранний урюк. (Откладывает одну лепешку в сторону.) Эта лепешка недостаточно хороша для вас, в ней запекся уголек… Скушайте другую…

Агабек кашлянул. Ходжа Насреддин притворно вздрогнул, обернулся, изобразил на своем лице замешательство.

Агабек. Ты кормишь абрикосами своего ишака?

Насреддин. Тсс… Ради Аллаха, высокочтимый хозяин, не произносите этого грубого слова: оно неуместно.

Агабек. Как – неуместно? Здесь стоит ишак, я вижу ишака и говорю – ишак.

Насреддин. Три раза, как нарочно! Лучше отойдем, хозяин, и поговорим наедине.

Агабек. Мы здесь наедине – ведь не считаешь же ты нашим собеседником этого ишака?

Насреддин. В четвертый раз, милостивый Аллах! Отойдем, хозяин!.. Отойдем! (Снимает халат и, растянув его на жердях, отгораживает ишака как бы занавесом.)

Выходят из хибарки.

Агабек. Белыми лепешками и абрикосами…

Насреддин. Это великая тайна.

Агабек. Тайна? (Подставляет ухо.) Я слушаю.

Насреддин. Не допытывайтесь, хозяин. К этой тайне причастны многие сильные мира.

Агабек. Тогда наравне с другими сильными посвяти и меня в свою тайну.

Насреддин. Я глубоко чту вас, хозяин. Здесь, в селении, вы воистину сильный, но по сравнению с теми – козявка!

Агабек. Да завяжется в три узла твой язык на этом дерзком слове!

Насреддин. Простите меня, хозяин, но когда речь идет о царственных особах…

Агабек. О царственных особах? Ты – мой слуга, значит, не должен от меня скрывать ничего.

Насреддин. Что мне делать? С одной стороны, я действительно не должен иметь никаких тайн от своего благодетеля…

Агабек. Вот именно.

Насреддин. С другой стороны, гнев могучих, гнев, который может испепелить нас обоих…

Агабек. Я не скажу никому.

Насреддин. Не сочтите за дерзость, хозяин, если я потребую клятвы.

Агабек. Клянусь своим загробным спасением!

Насреддин. Хорошо, я открою вам эту тайну, высокочтимый хозяин. Но завтра утром.

Агабек. Только утром?

Насреддин. Раньше не могу, даже если бы из-за этого пришлось покинуть место хранителя озера.

Агабек. Покинуть место? Что ты, зачем? До утра я подожду (Уходит.)

Насреддин возвращается в хибарку, отдергивает халат.

Насреддин. Сожрал!.. Все сожрал!.. О бездонное брюхо! Скоро ли ты подохнешь? А где лепешка, которую я отложил для себя? (Не найдя лепешки.) Эге! Да ты, я вижу, успел заразиться той же болезнью, от которой лечится мой добродетельный спутник.

Последние слова слышит Багдадский вор, неслышно появившийся из-за хибарки.

Багдадский вор(протягивает Насреддину драгоценности). О Ходжа Насреддин! Я преисполнен теперь такого рвения, что могу украсть даже это озеро вместе со шлюзом. Приказывай!

Сцена седьмая

Садик Мамеда-Али. Старик окапывает яблони. На яблоньке Зульфи – черная траурная лента. В стороне разговаривают вполголоса Саид и Зульфи.

Зульфи. Бежим! Куда-нибудь в горы, к цыганам или киргизам.