Здравствуй, нежность

Ее образ жизни — игры, праздники, скоростные автомобили, друзья — стал притчей во языцех и был увековечен на первых полосах многих газет как скандальный, порочный и разгульный. Но ведь она много тратила лишь потому, что много зарабатывала. Пожалуй, она затруднилась бы точно ответить, за что ее упрекают больше: за то, что она слишком много зарабатывает, или за то, что слишком много тратит.

«У меня складывается такое впечатление, что, если бы я стала скупать сети закусочных, чтобы обеспечить себе старость, люди и то стали бы меньше возмущаться».

Моей матери не было и восемнадцати, когда она заключила контракт с издательством «Жюльяр» — совершеннолетними тогда становились в двадцать, — поэтому подпись за нее поставила моя бабушка, Мари Куаре. Матери пришлось ждать еще год, прежде чем она смогла распоряжаться банковскими счетами и чековой книжкой, выписанной на ее имя. Думаю, что первый гонорар был выдан ей наличными или переведен на счета родителей. Роман «Здравствуй, грусть» принес моей матери огромный доход, но по-настоящему оценить масштаб своих гонораров она смогла только два года спустя, в возрасте двадцати лет, когда вместе с братом переселилась на улицу Гренель.

Моя мать всегда утверждала, что ее родители жили весьма зажиточно (бабушка не работала, зато дедушка был инженером и занимал руководящую должность на заводе) и денег особо не считали. Возможно, именно потому, что в детстве она ни в чем не нуждалась, доход от книги «Здравствуй, грусть» не изменил ее отношения к деньгам. Вот если бы ее детство было суровым, голодным и полным лишений (чего не случалось даже в военное время), тогда чрезмерная бережливость была бы оправданна. Но она воспринимала эту кипу денег как нечто волшебное, как манну небесную, и не вполне могла оценить ее объемы.

«Эти деньги были немного сумасшедшими сами по себе», — говорила она. Следуя советам своего отца, она не откладывала их, напротив, с очаровательной бессознательностью она старалась тратить свои гонорары, радуя своих друзей. «Я могла легко содержать целую толпу людей […] У меня была чековая книжка, и я рассчитывалась с ее помощью: нет ничего более удобного».

Рене Жюльяр питал к моей матери глубочайшую привязанность. Он сразу понял, как беззаботно мать относится к деньгам, поэтому решил обезопасить ее от необдуманных трат. Матери было достаточно просто позвонить своему издателю, и он тотчас же высылал ей чек на нужную сумму, так что ей ни в чем не приходилось нуждаться. Все было так просто, так легко…

Этого отношения к деньгам мать не изменила до своего последнего дня. По ее мнению, деньги должны были обеспечивать тот свободный стиль жизни, который она выбрала, а не служить залогом личной безопасности. О том, чтобы копить их, и речи не шло. Мать не искала спокойной жизни. «Меня привлекает все то, что не внушает доверия», «[…] когда мне казалось, что что-то во мне застыло, стало неподвижным, я начинала паниковать». Деньги должны быть живыми, свободными и переходить из рук в руки, как воздух переходит из уст в уста. Моя мать не любила ни копить, ни экономить, напротив — она тратила и раздавала. И тем не менее она никогда по-настоящему не теряла голову, не была сторонницей показной роскоши — машины, лошади, картины были ее истинной страстью, а не способом выделиться из толпы.

Но при этом она была объектом оголтелой критики прессы. Ее образ жизни вызывал невероятное возмущение. Сколько было разговоров о «банде Саган» (так называли ее друзей), о ночных клубах, о ее «Ягуарах» — последние два из которых на самом деле были куплены матерью уже подержанными.

Она очень переживала из-за того, что пресса уделяла столь пристальное внимание ее образу жизни, но так мало рассказывала о ее творчестве: «Каждая публикация больше походила на налоговую декларацию. Я каждый раз надеялась, что со мной будут говорить о литературе, но нет! На повестке дня стоял лишь вопрос о моем счете в банке».

Вопреки расхожему мнению, нельзя сказать, что она презирала деньги, — она их просто не любила, вернее, не любила их как объект внимания. Ей, безусловно, нравились те преимущества, которые обеспечивали денежные знаки: свободу, возможность ездить на собственной машине, а не ждать автобуса под дождем, сесть на самолет и отдохнуть пару дней за границей. Но ей совершенно не нравилось то, как деньги влияют на людей и на их взаимоотношения. Моя мать была по природе своей щедра, и деньги были для нее лишь средством выражения этой щедрости. Она резонно полагала, что раз уж у нее есть деньги, то она скорее потратит их на благо других, чем станет копить на черный день, ради какой-то гипотетической нужды. Можно ли было порицать ее за это? Разве можно жертвовать жизнью друга ради собственного будущего, которое еще неизвестно как сложится? Сиюминутная жизнь всегда важнее химерических расчетов на будущее.