Здравствуй, нежность

Моя тетя Сюзанна рассказала мне, что в то время у нас в шкафу стояла шляпная коробка, до краев заполненная бумажными ассигнациями. И если к моей матери приходили знакомые, испытывавшие финансовые затруднения, им нужно было просто заглянуть в шкаф и взять столько, сколько было необходимо. Таким образом, им не приходилось ничего просить у моей матери, а ей — ничего давать. Однажды друг моего отца, Франсуа Жибо, ехал в Экемовиль и вдруг обнаружил, что ему срочно необходимо заправить автомобиль, для чего он остановился в Онфлёре. В то время это был всего-навсего небольшой порт — в воскресный вечер по нему редко разъезжали «Форды Мустанги». Вот почему заправщик сразу догадался, что автомобиль подкатил со стороны особняка моей матери, и отказался брать плату за полный бак. У мадам Саган здесь свой счет, так что гости мадам Саган за бензин могут не платить. Разумеется, Франсуа воспротивился и честно заплатил по чеку.

А сколько было других подобных примеров неслыханной щедрости моей матери? Сколько раз она отправляла чеки совершенно незнакомым людям, сетовавшим на то, что они не могли купить стиральную машину, построить сарай или сделать пластику носа?

Когда ей пришло письмо от женщины, мечтавшей исправить форму носа, мать без малейших колебаний перечислила страждущей необходимую сумму. Но операция прошла неудачно и нос бедняжки стал еще уродливее, чем прежде. Самым удивительным в этой истории было то, что женщина потом хотела подать на мою мать в суд, утверждая, что именно из-за нее пострадал этот ее несчастный нос!

Глава 20

И хотя моя мать никогда не поддерживала правых, она долгое время оставалась, насколько я помню, близкой к генералу де Голлю, который в ее воображении был человком, ниспосланным Провидением, — не следует забывать, что моя мать была дитем войны. Она сочувствовала его курсу в Алжире, особенно его политике деколонизации. Осенью 1960 года она вместе с Флоранс Мальро и ста девятнадцатью другими подписантами поставила свою подпись под «Манифестом 121».[38]

Эта группа интеллектуалов, художников и преподавателей университетов — в основном сторонники левых — опубликовала в журнале «Веритэ-Либертэ» «Декларацию о праве на неповиновение в алжирской войне». Этот манифест был призван отразить протестные настроения французской общественности против войны в Алжире, против политической роли армии в этом конфликте, против пыток и роста милитаризации, что шло вразрез с принципами нашей демократии.

В результате этого дом родителей моей матери, № 167 по бульвару Мальзерб, был взорван, причем через несколько минут после возвращения моего деда, который заметил, не придав этому особого значения, нечто, похожее на грубо перевязанный пакет, на тротуаре возле дома. Это произошло через несколько минут после того, как он вошел в лифт, нажал кнопку четвертого этажа, поднялся на свою лестничную клетку, вставил ключ в замок и открыл дверь — после этого раздался сильный взрыв, разбивший все витрины в окружающих зданиях. Подозрение пало на ОАС, секретную военную организацию, протестующую против независимости Алжира. Одна мысль о том, что ее отец мог быть убит во время этого теракта, притом что он не имел никакого отношения к «Манифесту», а его дочь давным-давно покинула родной дом, привела мою мать в ужас.

Если она и решила высказаться по поводу Алжира, то лишь потому, что она чувствовала себя вовлеченной в этот конфликт. Она жила в состоянии крайнего стресса, в который страна была ввергнута в то время; она знала о «ратонадах»,[39] о нападении полиции на бульваре Бон-Нувель, об убийствах алжирцев и она думала, что это — явный перебор и что необходимо остановить эту бойню.