Здравствуй, нежность

Как уже было сказано, только принятие прав и обязанностей наследника позволило бы мне взять на себя руководство этим тонущим кораблем. Но теперь я стал капитаном, лишенным всякой инициативы. То есть, по сути, я оказался не только под ударом всех ветров и штормов, но также стал целью для нападок со стороны некоторых разгневанных кредиторов. Осенью 2007 года я должен был написать пояснительную записку в сотню страниц, которая стала бы своего рода всеобъемлющим докладом о творчестве Франсуазы Саган, начиная с 2001 года. Только так я мог получить представление о потенциальных доходах на будущие годы. Нужно было убедить Берси[53] в том, что это творчество писателя, при условии, если им руководить грамотно, все еще может приносить достаточно денег для погашения всех обязательств. В то же самое время, проанализировав с моим советником операционные отчеты о книгах моей матери, я с ужасом понял, что наши самые тяжкие подозрения подтвердились. Выяснилось, что уже почти четырнадцать лет творчество Франсуазы Саган находится в состоянии почти полного забвения. Из тридцати девяти наименований, составлявших ее «каталог», только семь еще можно было найти в книжных магазинах.

Причины этой катастрофы объяснялись просто: все четырнадцать лет книгами моей матери никто не занимался. Управление своими авторскими правами мать поручила юристам — у нее просто не было других средств, чтобы платить им, — но, как мне кажется, они не всегда добросовестно выполняли свои обязанности. Некоторые просто хотели побыть рядом с Саган. Другие, испытав ужас от масштабов задач, исчезли так же быстро, как и появились.

Понятно, что подобное пренебрежительное отношение к ее творчеству способствовало постепенному забвению имени Франсуазы Саган, но мы пытались выявить и другие причины того, что почти все произведения моей матери были засунуты на «пыльные антресоли». Ведь важнее всего было то, что такое отношение к ее наследнию ставило под вопрос поступление новых средств и погашение задолженности…

Кроме того, даже весьма ограниченные доходы тут же изымались, вызывая все новые и новые долги по налогообложению. Таким образом, лишенная доходов, моя мать даже не отдавала себе отчета в том, что некоторые из ее издателей просто «спали». Такая ситуация продолжалась довольно долго, но она еще более усугубилась после смерти Саган. Таким образом, объявив себя наследником матери, я оказался почти в таком же положении, как и она сама тремя годами ранее. У меня не только не было никаких доходов, наоборот, я получил массу колоссальных долгов.

Несмотря ни на что, я сохранял относительное спокойствие, ибо Министерство финансов теперь, похоже, могло предоставить мне необходимое время для покрытия долгов моей матери. Но хоть я и боялся, что этих лет забвения будет достаточно, чтобы полностью стереть Саган из памяти, я регулярно получал от моего нотариуса хорошие новости. Он отвечал за наследство до моего согласия, и это давало ему информацию о различных запросах на переводы книг моей матери, и таковых было много. Это утешало. Несмотря ни на что, Саган все-таки не была забыта, по крайней мере за рубежом. Как и при жизни, мама вызвала неподдельный интерес в России, в бывших республиках Советского Союза, в Германии и Соединенных Штатах, где планировался перевод романа «Здравствуй, грусть». Так что зря говорят, что Уэльбек — единственный французский автор, чьи романы продаются за рубежом. Книги моей матери тоже лучше распродавались за границей, чем во Франции, особенно в восточных странах, где она и сейчас остается своего рода иконой.

Но акцент был сделан на переиздании книг, ведь моя мать была в первую очередь писателем, и, как только я подписал бумагу, окончательно и бесповоротно связавшую меня с ее великим наследием, для меня начался новый отсчет времени. Я хотел понять, почему найти книги Саган в книжных магазинах стало практически невозможно. Некоторые работы, вроде «Женщины в гриме», были в свое время опубликованы издателями, которые сейчас уже больше не существовали, и я мог автоматически вернуть себе права. Другие — «Синяки на душе», «Неясный профиль» и «Приблуда» — принадлежали издателю, который больше их не публиковал, и поэтому был вынужден (после того как я послал ему соответствующее заказное письмо) вернуть мне права на эти произведения. Дело заключалось в следующем: французский закон предусматривает, что любой владелец произведения может взыскать свои права с их получателя, если тот не использует произведение так, как это было отражено в договоре.

С главным издателем моей матери, владевшим правами на семнадцать ее книг (включая «Здравствуй, грусть»), но использовавшим лишь три или четыре из них в течение многих лет, я решил быть более осторожным. В конце октября 2007 года мы с адвокатом узнали через судебного пристава, что двенадцать наименований книг этого издателя отсутствуют в книжных магазинах.