Здравствуй, папа!

– Господи, ты что, брусчатку с французских улиц с собой притащила? – проворчал Влад, с трудом затаскивая мой чемодан в прихожую.

Я не стала просвещать его насчет того, что там находилось на самом деле. Не хотелось показаться взрослой дурой, которая решила поиграть в то, что моя мать непременно назвала бы ерундой и напрасной потерей времени. И, конечно, она посоветовала бы заняться настоящим делом и найти себе приличную работу.

И почему я сейчас вообще о ней думаю? Дорогая родительница не вспомнила обо мне за прошедшие годы ни разу. И совершенно не заслуживала ни единой мысли о себе в ответ.

– Осторожнее! – воскликнула я, когда Влад не слишком-то заботливо пристроил мой грозящий завалиться то на один, то на другой бок, чемодан, к стене. Конечно, я надежно упаковала бесценные баночки, но с учетом того, что они уже и так испытали стресс во время погрузки и выгрузки из самолета, ужасно боялась, что от лишнего неосторожного движения что-нибудь все же разобьется. И мои драгоценные материалы, аналогов которым здесь было не найти, бесславно погибнут, послужив лишь ароматизатором для чемодана.

Влад в ответ на мое предупреждение только вопросительно вскинул бровь, но я напрочь проигнорировала это молчаливое удивление и прошла на балкон, чтобы открыть там окна.

Когда я распахнула дверь, на меня пахнуло характерным ароматом нагретой солнцем древесины и застоявшейся пыли. Странно близкий и понятный запах. Он хранил память о чем-то потаенном, давно забытом. Так пахло в родительском доме, когда-то давно. Во времена, которые я предпочитала не вспоминать. Но запахи – мощнейший проводник по глубинам эмоциональной памяти, хотим мы сами того или нет.

Я вдруг задумалась – а чем для меня пахли прошедшие каникулы во Франции? Конечно, морем и солнцем. Лавандовыми полями, что мы проезжали по дороге в Грас, и более скромными цветами, что росли на заднем дворе арендованного дома. Свежескошенной травой и прованскими специями. И тогда я поняла – о чем я хочу рассказать в первую очередь. Что я хотела бы выразить в той ароматной мелодии, что пока звучала лишь внутри меня.

Резкая трель дверного звонка заставила меня вздрогнуть. Поспешно распахнув балконные окна, я выбежала в коридор и второпях споткнулась о свой же чемодан.

– Твою мать, – пробормотала себе нос и смело открыла дверь, впервые за долгое время не посмотрев со страхом в глазок.

А зря. Ибо на пороге действительно стояла моя мать.

– Женщина, вы ошиблись адресом, – сказала я быстро, и попыталась поскорее захлопнуть дверь перед материнским носом.

Господи, с какой стати она вообще ко мне явилась?!

Но не тут-то было. В матери, с виду кажущейся хрупкой изящной женщиной, таились такие силы, что сам Волан-де-Морт бежал бы в страхе куда подальше. Ее тонкая рука решительно пресекла мою попытку закрыть дверь. И через пару секунд я вдруг с ужасом обнаружила, что дорогая родительница тискает меня в объятиях. Просто сюр какой-то!

– Здравствуй, доченька! – причитала мать, окончательно породив внутри меня ощущение полного абсурда происходящего. Я даже ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что это все не какой-то кошмарный сон.

– С чего такие нежности? – сухо поинтересовалась в ответ, с трудом избавившись от удушающих объятий.

От матери пахло небезызвестной «Императриче» от Dolce&Gabbana. Из чего можно было сделать вывод, что жилось ей, определенно, получше моего. Старые обиды всколыхнулись откуда-то со дна души и были тут же мной задушены. Я больше не хотела тратить на эту женщину ни единой эмоции.

Послышались шаги с кухни, где до этого момента Влад и Алиса разбирали ее чемоданчик со сладостями. Оба они – и отец, и дочь, уставились на мою мать с одинаковым выражением любопытства и недоумения на лице и были в этот момент так похожи, что у меня внутри что-то защемило.

– Кто это? – первой полюбопытствовала Алиса, Влад же молча смотрел на меня, ожидая ответа. Хотя, судя по взгляду, уже и так все понимал. Яркие рыжие волосы, что доставались в нашем роду всем по женской линии, лучше всяких слов выдавали мое родство с женщиной, стоявшей рядом. Точно такие же были у бабушки, которую мне и стоило благодарить за то, что не осталась когда-то беременной на улице, и за то, что сейчас нам с Лисой было где жить. Именно от нее я унаследовала эту самую квартиру, в которую так бесцеремонно теперь заявилась мать.

Эта мысль, сопровождаемая гневом, заставила меня действовать решительно и бескомпромиссно.

– Женщина ошиблась дверью, – сказала я, послав матери предупреждающий взгляд. – Она уже уходит.

Но та смотрела исключительно на Алису. А потом, к моему возмущению, всхлипнула и бросилась к моей дочери, сжав ее в объятиях.

– Внученька моя, какая ты красавица!

Верила ли я в ее раскаяние и в то, что люди исправляются? Ни черта. Но когда перехватила вопрошающий, умный взгляд Лисы, не стала и дальше отрицать очевидное.

– Да, это твоя бабушка, – признала неохотно.

– Ты говорила, что она умерла, – возразила дочь, к моему облегчению выбираясь из этих липких объятий чужого, по сути, человека.