Здравствуй, племя младое, незнакомое!

– Велели спросить про каштан. Это был твой ответ на первое ее письмо?

Михаил приподнял голову, усмехнулся, прищурив глаза, сложив листок, протянул ей:

– Возьми. И скажи: война и любовь несовместимы. Мы противники. Я защищаю добро, она – зло. «Солдат удачи» за деньги моих хлопцев хлещет. Вчера троих убила. Как это называть? Любовь ко мне? Я – как прокаженный в глазах ребят. Лезу на рожон – жалеет, не стреляет. Каштан, свидание, в своем ли она уме? О какой любви можно говорить, когда моя возлюбленная моих друзей лихо расстреливает? И где научилась так стрелять? Для меня она – снайперша, понимаешь, снайперша-убийца. И так будет до конца войны.

– Понимаю. А после войны? Велели спросить: вы женаты?

– Трудно загадывать. Я холостой. Был женат, да не судьба. Не дождалась меня с первой войны. Не об этом сейчас речь. Она написала, что знает меня с юности, узнала через оптический прицел винтовки. Бывает и такое, невероятное в жизни. Я верю ей, и мне жаль ее. Одно могу сказать: пусть уходит из города, так будет лучше и ей, и мне. Ответа не будет, передашь на словах. И эти переговоры последние. Будет мне втык за вас. Что я скажу начальству? О любви, о свидании, о каштане? Запомни, после войны меня нетрудно найти, зная фамилию и имя. Пусть уходит и не стреляет. Богом прошу, заклинаю любовью и всеми святыми.

Он говорил быстро, отрывисто, с горечью и обидой, глотая слова, нервно теребя пальцами листок бумаги. Наконец порвал его на мелкие кусочки и кинул под ноги девушки. Она быстро нагнулась, желая поднять, и громко вскрикнула, заметив, как ветерок разогнал исписанные клочки в разные стороны. Ксюша сникла, опустила плечи, отчетливо понимая, что никогда не узнает, что написал ей Михаил. Не сумев сдержаться, она разрыдалась, вытирая слезы старушечьим платком. Длинные волосы девушки распустились по плечам, открыв всю девичью красу. Пораженный, Михаил удивленно замолчал, неожиданно прижал ее дрожащее тело к себе, прошептал:

– Уходи скорее, воспитательница, и помни, что я сказал. Сейчас не время и не место. Вытри слезки, я провожу.

Они молча достигли передовых позиций федералов. Словоохотливый снайпер не удержался и на прощание крикнул:

– Приходи еще, милости просим. «Духам» передай: труба их дело, пусть сами себе харакири делают, пока я не сделал. Так и скажи этой проклятой снайперше: сержант Вова расчет получить хочет. Натурой, ее головой. Командир, дальше опасно. Не ходите, стрельнет.

Михаил кивнул заботливому сержанту, прошел несколько шагов, поднявшись на бугорок, остановился. Вырвал листок из блокнота, по-доброму усмехнулся, что-то черкнул и протянул Ксюше:

– Возьми, воспитательница. Это тебе ответ. Сегодня у снайперов перемирие, но чем черт не шутит. Наши олухи тоже без разбора лупят, могут и в спину. Я на видном месте стоять буду, пока ты до своих доберешься. Так они не посмеют. Ох уж эта война. Чертовщина, а не война, даже на Афган не похожа. Одни заваруху начинают, другие капиталы наживают, третьи страдают, четвертые погибают. Мне холостяком легче в войнушках участвовать, никто не ждет. Мать умерла, жена бросила. Только вот жизнь проходит, а ты гол как сокол. Без дома, без семьи. Не вечно война будет, но надо надеяться на лучшее. Уходите из города, красавица. Мы не отступим, будет штурм. Первыми пострадают женщины и дети. Я не хочу вашей гибели, понимаешь, не хочу. Теперь иди и помни мои слова. Как говорят, ни пуха тебе, ни пера.

– К черту, – прошептала Ксюша, плотно сжимая в ладони драгоценную записку, приблизилась к нему, обняла за плечи, заглянула в синеву его глаз, засмеялась. – Снайперша просила поцеловать тебя. Она наблюдает в прицел, это главное ее условие.

Она потянулась к нему, зажмурилась, почувствовав его дыхание и дурманящий привкус солоноватых губ. На виду у своих и чужих они замерли в первом и последнем поцелуе, крепко обняв друг друга. Опомнившись, она неловко оттолкнула его, виновато сказала:

– Еще заревнует, пальнет с обиды. Мне пора, не обессудь, дети и бабушка ждут. Понял, бабушка и дети.

Ксюша пальцами прижала ему губы, глазами попросила молчать, вывернулась из его объятий и прощально махнула рукой. Она шла, не оглядываясь, зная наверняка, что он растерянно смотрит вслед.

Михаил повернулся к болтливому сержанту и громко приказал:

– Передай по цепочке – не стрелять. Без приказа не стрелять. Иначе и меня уложат, сейчас могут и не пожалеть. Понял, Вова, не стрелять.

На полдороге девушка не вытерпела. Присела, воровато оглядываясь, и быстро расправила смявшуюся в ладони записку. На листке чернели три слова и восклицательный знак, которые для Ксюши внесли ясность во всем. Они были сильнее обычного объяснения в любви. Всего три слова: «Это была ты!»

Девушка выпрямилась, прижала к сердцу дорогой листочек и пропела пришедшие на ум слова простой песни:

Миленький ты мой,
Возьми меня с собой,
И там, в краю далеком,
Буду тебе женой.