Здравствуй, племя младое, незнакомое!

Я шагнул чуть в тень, сползавшую от большого здания, и вынул из кармана пиджака черный тугой кошелек, отстегнул маленькую кнопку. При этом, как последний дурак, стал рыться в своем кошельке, судорожно перебирать бумажные деньги, трясти кошельком, слушая, не зазвенит ли монетка. Я точно знал – рубль у меня есть. Тут я вспомнил, что он лежит совсем не там, где я ищу, спрятал кошелек, сунул руку, нащупал монету на мягком дне другого кармана. Но внезапно парень жестко спросил: «Сколько у тебя денег?» Я не успел выдохнуть воздух, который только что вобрал в себя, поэтому немного выпятил грудь, стремительно оглядел всю окрестность и озабоченные толпы людей, в тот момент похожие на стайки насекомых, потом тонко и легко выдохнул, и вернулся к себе, стоящему рядом с малолеткой-грабителем. «Да ты чего, какие у меня деньги», – сказал я. «А если я пересчитаю?»

Теперь я разглядел его: дико зырящие, широко поставленные глаза, сухие обкусанные губы, какое-то отчаянно-косое выражение лица, темный ежик волос. Маленький рост. И еще я увидел, как веселым острием блеснул нож.

«Послушай меня, – тотчас попытался я апеллировать к его „классовому чувству“. – Ты не меня грабь. Я такой же обыкновенный, как и ты, пацан. Ты почему тех, кто народные деньги наворовал, не трогаешь? Ты богачей трогай. Ты че своих трогаешь?» «Не а, сколько у тебя денег? – оборвал парень. – Видишь „перо“, тебя чего, порезать?»

Я сделал шаг из тени в слепящий и противный свет летнего города. Парень дернулся за мной. «Подожди, давай поговорим по-хорошему, – сказал я. – Послушай меня». При этом я начал идти. Да, идти вверх по улице. В неизвестном направлении. Парень тоже шел, но нож не убирал, он просто держал его в детском поцарапанном кулачке, и большое лезвие поблескивало городской жарой. Он открыто шел с ножом по улице, не беспокоясь, – и так, по-дурацки, мы двое, грабитель с ножом и потерпевший, шли, протискиваясь сквозь толпы, иногда уступая дорогу женщинам. Похоже, он был не в себе, что, конечно, меня не порадовало. Об этом говорило все, даже эти не моргающие зенки. Деньги я отдавать и не думал, но попытаться позвать на помощь, вступить в драку, постараться убежать – всего этого не хотелось очень.

О, безумная, нелепая ситуация. Люди, которые шли рядом, с которыми я соприкасался плечами, локтями, своей черной папкой, с которыми сталкивался лицом к лицу на этой оживленной пыльной улице, – никто не мог мне помочь. Эти более чем реальные люди были для меня так чужды, будто их не было вообще, а были они в другой реальности, на широком экране кинотеатра. Я не знал, как звать о помощи. Вдруг заорать: «На помощь!», «Милиция!»? Или обратиться к прохожему, торопливо бормоча: «Меня хотят ограбить»? Рядом был сумасшедший, готовый пырнуть ножом. Дело даже не в парне – в окружающих. Ведь не станут помогать. Испугаются. Покосятся на меня, как на юродивого. Шаг еще ускорят, сволочи. Что могло мне помочь? Ментов, как назло, не было. Все это я обдумывал, пока заговаривал этому парню зубы.

– Послушай, как тебя зовут? – начал я.

– Антон, – вяло сказал парень и спросил: – Ты куда побежал-то? Кошелек достань.

– А меня Сергей, – сказал я. – Послушай, Антон, ну зачем ты ко мне пристал, а? Я ведь – свой.

– Мне бабла нужно. Я только освободился, – сказал Антон.

– Что, сидел? – задал я дурацкий вопрос. – Долго?

– Ну, год.

– А лет тебе сколько?

– Будет скоро восемнадцать, – он шаркнул ногой по тротуару.

– За что сидел?

– Угон.

– А родители, они где?

– В Краснодаре. Померли. Оба.

– От чего? – я говорил чуть развязным, отрывистым тоном, подстраиваясь под этого мальчика, низкорослого смугляка.

– По пьяни. Мне в зону написали, что они померли.

– А как в зоне было?

– Да не че, только жрать мало было.

– Били?

– Ну, бывало. Два зуба выбили.

Это напоминало благостный диалог репортера и «интересного собеседника». Хоть сейчас в газете печатай.

– А может, завяжешь воровать?

– Если ты меня мусорам сдашь, – он заговорил совсем о другом, бурно и быстро, так, что слова трудно было разобрать, – пацаны тебя замочат. Они – тут. – Сплевывая на горячий камень тротуара, он показал на чьи-то пацаничьи фигурки с той стороны дороги. И, действительно, пацаны, которые двигались как-то подозрительно и мерзко, то и дело поглядывали в нашу сторону.

Тогда я попробовал поступить по-другому. «Антон, я – известный общественный деятель», – сказал я длинным, официальным слогом. Антон ничего не ответил. «У меня своя газета и своя радиопередача. Вот, погляди, – зажужжала молния на кожаной папке, и я на ходу достал смятую газету. – Вот моя фотография. Большой человек», – я, на всякий случай, хмыкнул в знак иронии над собой. Антон остановился, и я увидел, что глаза его моргнули. «Ну-ка, – сказал Антон и взял газету правой рукой, переложив нож в левую. – Блин, это ты, че ли?» – спросил он посмотрев на фотографию, а потом на меня. Зубы у него были желтые, один, ломаный, торчал вызывающе.

– Я, – сказал я.

Дальше все происходило стремительно.

– Не, ну ты пацан – молодец, – сказал мой грабитель. – Можно я газету себе возьму?

– Да бери.