Здравствуй, Шура!

Пишу это письмо из Ижевска. Ночью приехала, привозила малину, продала по восемь рублей стакан. Сейчас иду в мастерскую за пальто. Получу пальто и пойду за вещами, потом на станцию и поеду домой. Но придется сидеть на станции до утра, потому что ночью идти опасно. Живем, Саша, мы очень хорошо, все здоровы. Копаем уже свежую картошку, варим утром и вечером. Картошка очень хорошая. Вообще, все в огороде красивое и хорошее. Сейчас я очень занята, хожу за малиной. Малины очень много, уже насушила немного, готовлю тебе гостинец. Раньше Вера наша ходила, сейчас мы ходим с Борисом, а Вера дома с Лёником да с Эдей. Ну, как у тебя дела, что нового? Пиши хорошее новое, а то ты пишешь такие жуткие новости. Но мама твоя все же, наверно, на меня серчает, раз не пишут. Я им очень много писала, но ответа нет ни на одно письмо. Ты, Саша, был у них, как видно из твоего письма, они не спрашивают про нас. Верочка тоже много писала, а теперь она говорит: «Я бабушке больше писать не стану, раз не отвечает». Борик наш на тебя серчает, зачем, говорит, папа мне не пишет? Как у тебя дела с работой? Как твое здоровье, твои чирьи, прошли ли? Как ноги? Да, Саша, видно из твоих писем, что живешь ты неважно, но почему ты не пишешь, какая этому причина? Я так, Саша, по тебе скучаю, и мне охота увидеться с тобой. Да, Саша, сколько ты получаешь паек хлеба, и что по карточкам оговаривают? Саша, сестра Вера обижается, что ты ей не пишешь. Когда-нибудь ей пару строк черкни. Саша, посылаю тебе 300 рублей на ягоды и яблоки. Купи и покушай за наше здоровье. Когда получишь, то не пиши об этом, а слово «здравствуй» подчеркни двумя чертами. Я не хочу, чтобы Вера знала. А где я беру деньги, увидимся – все расскажу. До свидания, мой дорогой. Целую, твоя Шура».

В этот же день Шура написала еще одно письмо, 76-е:

«Здравствуй, Саша! Послала тебе сегодня 300 рублей. Прими мой скромный подарок. Саша! Ходила за пальто, еще не готово. Сдала шить летний жакет. Ходила в дом Правительства, хотела зарегистрироваться, но с района не регистрируют, только по месту жительства. Придется обратиться в Райисполком в Нылгу. Говорят, что будут отправлять эшелонами, наверное, не скоро. Ну, пока. Спешу, пойду за вещами и на станцию. Целую крепко, твоя Шура».

30.07.1944

Я пишу жене Шуре 72-е письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Шура, получил твое 69-е письмо. Ты пишешь, что я «должен» приехать за вами, но ты забываешь, что идет война. Когда Шурик просился заехать в Сновск, повидать своих, то ему отказали. Так и погиб, не повидавшись. А Лёня три года как в армии – был недалеко от Сновска, просился на два дня – его не пустили. Ивану женка пишет, чтобы выслал ей деньги, а он получает 14 рублей в месяц. Так почему же ты рассуждаешь, что я «должен» приехать за вами? Война еще не кончилась, а железные дороги на военном положении. Заявление насчет билета, наряда и отпуска я уже подал, но ответа пока нет. Если не разрешат отпуск, то придется ехать самим. Как уезжали без меня, так и вернетесь, едут же семьи сами! Правда трудно, но что поделаешь. Книги вчера получил, письма тоже. Сегодня праздник – день железнодорожника, но погода не очень хорошая, солнца нет. О дальнейшем буду писать. Пока. Целую всех».

01.08.1944

Я пишу жене Шуре 73-е письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Как я уже писал, хлопочу наряд, билет и отпуск. До 10 августа все должно выясниться. Если мне не разрешат, то придется выслать вам документы, и будете добираться как-нибудь сами. Думаю, что наряд на вагон дадут. Ты пишешь, что живете вы хорошо. Ну, у меня будет хуже. Конечно, у тети Веры жить лучше, и вы не раз будете вспоминать ее. Нужно только стараться скорее сюда добраться, чтобы с картошкой уладить, да квартиру к зиме подготовить. Мешков под картошку нет и сарая тоже нет. Не знаю, где ее будем держать. Ну, пока. Целую».

Заявление, о котором я писал жене Шуре, выглядело так:

«Начальнику первой дистанции Сигнализации и Связи Белорусской железной дороги от главного бухгалтера ШЧ-1 Мороз А.А.

В начале войны моя семья была эвакуирована в тыл и до настоящего времени проживает в колхозе в 30 км от г. Ижевска Удмуртской АССР. Более трех лет я живу без семьи, работая там, куда меня посылали. Хотелось бы, как и большинству эвакуированных работников Белорусской железной дороги, снова жить совместно с семьей. Разрешение на право въезда семьи в г. Гомель я от Гомельского Облисполкома уже имею. Прошу вашего ходатайства перед начальником Белорусской железной дороги о выписке наряда и билета от Ижевска до Гомеля моей семье, и, если найдете возможным, дать мне отпуск на перевозку семьи и вещей до наступления холодов».

03.08.1944

Я пишу жене Шуре 74-е письмо:

«Здравствуйте все!