Здравствуй, Шура!

Отправил жене Шуре открытку, в которой пожаловался, что со времени выезда с Подклетной (9 октября) я не имею о них никаких известий и беспокоюсь о их судьбе. Отрапортовал, что к зиме подготовился: ношу валенки, теплые штаны и отремонтированную мной фуфайку, которую дал отчим.

В этот день главный бухгалтер дистанции Гомель – Леонович был пойман с украденной мукой. В стоявшем рядом составе он стащил пятипудовый мешок. Я всегда считал его несимпатичным типом. До поздней ночи он в компании с Толкачевым и прочими личностями шумел, играя в «очко», чем мешал спать другим. Часто бывал пьян. Все это требовало денег, и он решил добывать их подобным путем, чем опозорил нашу спецгруппу.

По утрам мы, в частности я и главный бухгалтер Зеленков К.М., слушали сводку информбюро. Надо сказать, что сводки эти были очень и очень неутешительные и повергали в уныние.

ШФ (штаб фронта) Белорусской железной дороги Скоробогатов В.И., мой непосредственный начальник (после Жарина), появился в Пензе, чему я был очень рад. От него я мог получить распоряжения, касающиеся моих служебных дел. Я еще не отчитался балансом за август 1941 года: у меня в подотчете было 108 рублей денег и на 500 рублей облигаций. Я не знал, кому их сдать.

Скоробогатов начал свою деятельность с розыска подведомственных ему бухгалтеров (и начальников) Белорусской железной дороги, но из главных бухгалтеров – связистов были только Кирилкин и я. Кирилкину он не особо доверял, поэтому кое-какие поручения предпочитал отдавать мне.

Нашим «связным» между Воронежем и Пензой был Баневич. Ему я дал письмо на имя ШЧ-8 Воронеж, в котором от имени ШФ Белорусской железной дороги просил отдать дела и карточки ШЧ-I, ШЧ-II и других, которые были оставлены в кладовой ШЧ-8 на станции Воронеж II. Через него я передал письмо отчиму. Баневич вернулся, но ничего не привез – все было эвакуировано, а куда – неизвестно.

Я заготовил письмо на имя ШФ Москва-Донбасской железной дороги с просьбой командировать в Пензу Жарина Д.Е. с актами и отчетом по эвакоимуществу. Скоробогатов зачеркнул «Пензу» и написал «Уфу». У него уже были сведения, что мы поедем в Уфу. Жарин, конечно, еще в Уфу не приезжал. Он в вагоне-арбели, не знаю точно, в каком из трех: 510762, 342756, 818963, сидел (с женой?) сначала в Воронеже, а потом в Батраках.

22.11.1941

Чувствуя, что дело принимает затяжной характер, я написал заявление на имя ШФ Белорусской железной дороги с просьбой ходатайства перед начальником спецпоезда Коровиным М.И. о направлении меня на Казанскую железную дорогу, ближе к семье, от которой я два месяца не имею писем. Также указал, что болен ишиасом.

24.11.1941

Скоробогатов, после суточного раздумья, написал на моем заявлении на имя ШФ Белорусской железной дороги следующее: «Полагал бы возможным разрешить товарищу Морозу отлучку в Ижевск на время переезда бюро со станции Пенза до станции Уфа с обязательным возвращением в Уфу, что возможно по маршруту Пенза-Уфа через станцию Дружинино. Ш.Ф. Скоробокатов. Станция Пенза».

С радостью я собрал свои пожитки, получил разовый билет (благо его выписывала своя билетная группа Белорусской железной дороги), получил удостоверение личности, подписанное начальником спецпоезда Кровиным. В нем я именовался сотрудником спецпоезда Белорусской железной дороги с местопребыванием на станции Уфа Куйбышевской железной дороги.

И вот я выехал из Пензы – города, ничем особо не примечательным, кроме быстрой реки Суры; города, где я прожил двадцать дней, походил по его улицам и побывал на всех трех Пензах.

25.11.1941

Я прибыл в Рузаевку. Ехать было не так просто. Пассажирские поезда были перегружены и попасть в вагон можно было с трудом. Попав в тамбур или устроившись в переходе между вагонами, можно было считать себя счастливцем. А за езду на товарных поездах полагался год тюрьмы, да и при таком морозе с ветром не очень-то устоишь на тормозной площадке.

26.11.1941

Выехал из Рузаевки. Проехал мимо города Саранск – столицу Мордовской АССР.

27.11.1941

Я прибыл на станцию Красный узел. Порыскав около эшелона с поднявшими пары паровоза, я пристроился на тормозной площадке вагона, в котором ехали эвакуированные с Донбаса. В вагоне было довольно свободно, но пустить меня они категорически отказались и, лишь когда я окончательно околел по пути через город Ардатов и реку Суру, эвакуированные сжалились и пустили погреться. Так я доехал до станции Канаш, а от него была уже была прямая дорога до Агрыза.

28.11.1941

Я выехал из Канаша и миновал реку Волгу, город Казань и реку Вятку в Вятских полянах.

30.11.1941

Приехал в Агрыз. Не помню всех перипетий моего передвижения. Помню, как преодолел последний участок Вятские Поляны – Агрыз: я ехал на платформе с эвакуируемым оборудованием и станками, согнувшись в три погибели и обернувшись одеялом. В Агрызе осмотрщик вагонов рукояткой молоточка толкнул меня: «Эй, ты живой?». Надо мной был сугроб снега.