в двух шагах деревня, где и студеная вода и аппетитная бульбочка с кислым
молочком.
У дома бабушки Горох затормозил, прислонил велосипед к забору и
устремился по асфальтированной дорожке к крыльцу, бормоча на ходу:
- Вот моя деревня! Вот мой дом родной!
Мы тоже поставили велосипеды у забора, а сами уселись в теньке.
- Засада! - поднял нас на ноги отчаянный крик Кольки Гороха. - Тикай, ребята!
Мы лихорадочно схватили велосипеды, но было поздно. По дорожке прямо на
нас бежали, крича и размахивая руками, наши мамы. Мы опустили головы и
сдались в плен.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как нас встретили мамы и какие теплые слова они нам сказали, вы и сами
прекрасно знаете. Не один раз, наверное, в таких переделках бывали.
Бульбочку с кислым молоком мы все-таки попробовали, а потом, погрузившись вместе с мамами и велосипедами в электричку, отправились домой.
Про засаду я уже рассказал, а теперь про военный совет в Семкиной
квартире.
Мы сидели тихо, как мыши. И даже еще тише.
Мы не сводили глаз с двери, ведущей в соседнюю комнату. Там заседал
военный совет из четырех мам. Сперва в военном совете был один папа -
Семкин. Но его вскоре выставили. Семкин папа, когда появился в нашей
комнате, был очень похож на Семку. Он так же, как Семка, вертел головой, а
его щеки были малиновыми, будто помидоры.
- Попробовал за вас вступиться, - вздохнул Семкин папа. - Да где там! -
Он махнул рукой и ушел.
Скоро нам надоело сидеть тихо и ничего не делать. Семка с Генкой
уселись за шахматы, а мы с Горохом стали браться на руку. Левой я его
положил, а правой - он меня. И когда мы пошли по второму кругу, дверь из
соседней комнаты распахнулась, и перед нашим взором предстал военный совет.
Мамины лица не предвещали ничего хорошего. Они были, как у скульптур, то
есть каменные.
Мы неловко вскочили, шахматы грохнулись на пол, и черные и белые фигуры
покатились по желтым брусочкам паркета.
Мамы некоторое время грозно оглядывали нас, а мы потупили очи. Мол, видите, как мы раскаиваемся и переживаем.
Начала Генкина мама.
- Мы решили, - громко произнесла она, - что вместе вам быть нельзя.
Лето только начинается, и вы еще сумеете натворить таких дел, от которых у
нас не раз и не два разорвется сердце.
Генкина мама шумно втянула в себя воздух и продолжала:
- Так вот, завтра утром Сема летит к Черному морю. Коля уезжает к
бабушке в деревню. Тоже завтра. А Валерик и Гена через несколько дней
отправятся в пионерский лагерь. Опять-таки не вместе. Понятно?
Мы кивнули. Приговор мы выслушали молча. Только нетерпеливый Семка
хотел было что-то сказать, но я дернул его за куртку, и он промолчал.
Приговор был суров. Честно говоря, мы такого не ожидали. Ну, думали, заставят нас пару дней послоняться дома, а потом выпустят на свободу.
- Что же вы молчите? - спросила моя мама.
Ребята покосились на меня. Я сделал шаг вперед.
- Нам все понятно, но мы просим полчаса, чтобы в последний раз вместе
пройтись по улице. Всего полчаса нам нужно, чтобы проститься. Это наше
последнее желание.
У каменных мам в глазах заблестели слезинки, и они смилостивились.
Топоча по лестнице, мы побежали на улицу. На город наползали сумерки. У
них был цвет фиолетовых чернил. Мы ковыляли по асфальту. Еще давала себя
знать вчерашняя гонка. Мы молчали, потому что не хотелось вспоминать о
приговоре. Какой толк говорить, если мам не переспоришь и все будет, как они
решили. Уж лучше поболтать о чем-нибудь более приятном, ведь у нас всего
полчаса, тридцать минут, тысяча восемьсот секунд.
- Ребята, - начал я, - а помните, как Семка застыл с открытым ртом? Он
подумал, наверное, что лягушку глотает.
- Я думал, что Кольку змея ужалила, так он заорал, - поддал жару Семка.
- А помните, - разошелся и Горох, - как мы ползали утром на карачках, никак подняться не могли.
И пошло, и поехало. Оказывается, у нас было удивительно веселое
путешествие. Оказывается, мы не заблудились, не голодали, не сидели без
воды, не устали, как черти. Оказывается, все так и было задумано.
- Ребята, смотрите - вода! - Я показал на тележку с газировкой.
Мы встали в хвост длинной очереди, и, когда, сполоснув стакан в
фонтанчике брызг, тетенька вопросительно глянула на меня, я громко сказал:
- Четыре чистых!
Ах, как прекрасна чистая вода! Как здорово щекочут нос пузырьки газа!
Мы в один миг выдули по стакану. Я поглядел на свою гвардию:
- Повторить?
Гвардия дружно закивала в знак согласия.
- Повторите, пожалуйста, - сказал я тетеньке.
Мы выпили по стакану, и потом еще по одному. Ах, вода, как нам не
хватало тебя вчера и сегодня утром!
До самого дома мы не проронили ни слова. Когда очутились во дворе, будто сговорившись, подняли головы и посмотрели на звезды. А потом с тяжким
вздохом уставились в пыльный асфальт нашего двора.
- Ребята, - проникновенно сказал я, - наше время истекло. Давайте
прощаться.
Мы протянули друг другу руки.