в двух шагах от шумного, сверкающего проспекта. Только три новых, в семь
этажей, дома возвышались над нашим районом. Ночью они были похожи на большие
корабли, которые пристали отдохнуть на пару минут и скоро снимутся с якорей.
Я с мамой жил в доме посредине, в 27 "а". А были еще 27 просто и 27
"б".
Осторожно, чтобы меня никто не заметил, я пробрался по лестнице на
чердак. На чердаке, за котельной трубой, было наше с Семкой место. О нем
никто, кроме нас, не знал. Там я растянулся на старом рыжем диване. Он был
такой старый, что даже пружины у него не скрипели.
Надо было обдумать то, что произошло.
Кстати, о чердаках. Раньше, когда мы еще жили в деревянном доме, там
был отличный чердак. Мы с Семкой забирались туда во всех случаях, когда надо
было обмозговать что-нибудь очень важное и секретное.
Но потом наш дом снесли. Приехал бульдозер, и дома как не бывало, а с
ним и чердака. И мы с мамой переехали в этот самый 27 "а", на чердаке
которого я сейчас все это вспоминаю.
Помню, мама ходила по нашей квартире, под собой ног не чуя, всплескивала руками, гладила стены, открывала краны. А я стоял мрачный, как
скульптура в парке. Ну разве могут быть в таком доме чердаки?
Тут к нам ворвался Семка. Семка, то есть его родители, тоже получили
квартиру в нашем доме.
- Идем, - сказал Семка.
Я неохотно вышел на площадку.
- Чего тебе?
Мой друг произнес только одно слово:
- Чердак.
Мы помчались наверх. Оказалось, что в 27 "а" чердак все-таки был.
Огромный и совсем пустой. Только крыша низковата, но тут уж ничего не
поделаешь, мы были рады и такому.
Когда я вернулся с чердака, мама не переставая ходила по комнате.
- Я так довольна! Я так рада! - Она обернулась ко мне: - А тебе как?
Нравится?
Я улыбнулся:
- Очень.
Вскоре чердак завалили всяким хламом, потому что сараев во дворе не
было. Но нам с Семкой удалось отгородить себе местечко за котельной трубой.
Когда нас ждала какая-нибудь неприятность, мы забирались сюда. Тут мы были
уверены в своей полной безопасности.
- Я так и знал, что ты здесь. - Семкина ликующая физиономия ухмылялась.
Он подкрался так осторожно, что я его не заметил.
- Чего ж ты не притащил с собой весь класс? - зло спросил я.
- Ты не злись, - примирительно сказал Семка. - Есть хочешь?
Он вытянул из прозрачного мешочка все, что принес с собой. Семка был
человек щедрый и притащил уйму всякой пищи: кусок сыра, колбасу с белыми
горошинами жира и еще горячие, в румяной корочке котлеты. Если откусить, подумал я, корочка наверняка захрустит.
Я проглотил слюну: вспомнил, что не обедал.
- Сколько времени?
- Часов восемь. Да ты ешь, - Семка подвинул к самому моему носу
котлеты.
Я гордо помотал головой:
- Я объявляю голодовку.
Семкино лицо вытянулось.
- В знак протеста против бойкота, - добавил я.
Семка глядел на меня с изумлением и восторгом.
- Ну, вот что, - сказал я. - Ты сейчас уйдешь отсюда и, если ты мне
друг...
- Но твоя мать беспокоится, наверно, - перебил меня Семка.
- ...и если ты мне друг, ты никому не скажешь, где я, - решительно
закончил я.
Опечаленный, Семка ушел, и я остался один. Только тут я почувствовал, как мне обидно, что со мной так поступают ребята. Даже разговаривать не
хотят, как будто я им враг.
Ну, ладно, я вас проучу. Отвернулись от человека, а человек пошел и
утопился.
Я представил, какая заметка появится в газете:
Смерть из-за равнодушия
Вчера трагически погиб ученик 6-го класса "А" 13-й школы Валерий
Коробухин. Смерть явилась результатом преступного равнодушия к судьбе
мальчика. Под внешней веселостью и беззаботностью коллектив не разглядел его
нежной, чуткой, легко ранимой души...
Растроганный, что у меня, оказывается, такая нежная душа, я не заметил, как и заснул. Проснулся оттого, что продрог. Я вскочил и - раз, два, три, четыре - стал делать зарядку. Выглянул в чердачное окошко, - на улице была
кромешная темень. Наверное, часа два ночи.
Я спустился с чердака. Долго мялся около своей двери, боясь позвонить.
Мама открыла сразу, как будто она простояла там, за дверью, все время, пока я томился на чердаке. Она схватила меня за руку и втащила в комнату. Я
никогда не думал, что мама такая сильная. Потом она начала меня целовать, а
слезы ее капали мне на лицо и даже за шиворот.
- Где ты пропадал, бездельник! - закричала мама. - Тут все с ума
сходят, а он болтается невесть где. Ребята и Лидия Ивановна раз десять
приходили уже. Голоден, наверное, как бездомный пес?
Мама снова стала такой, какой была всегда, - суетливой и озабоченной.
Она загремела кастрюльками - принялась разогревать обед. От борща шел такой
аппетитный запах, что я решил: "Голодовку надо кончать". Кстати, котлеты у
мамы были не хуже Семкиных, так что я ничего не потерял. Только волчий
аппетит приобрел.
Поев, я разложил кресло-кровать и растянулся во всю длину. Укрылся
одеялом и сразу согрелся.
Все-таки это здорово - спать в своей постели, а не на чердаке.
МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ "ТАКО-О-Е"!