– Понимаешь, я здесь огражден одними недоброжелателями. Веришь, на кого не посмотрю из своего окружения и вижу, как они мне фигу держат в кармане. Вот только с тобой мне легко становится.
– Никита Сергеевич, я знаю, кому я обязан за возможность работать на благо нашей великой Родину, и потому всегда буду верным вам.
– Не мне, а нашей партии, – поправил Хрущев.
– Конечно, я служу партии, но ведь вы являетесь нашим вождем, который подхватил знамя Ленина-Сталина.
Тут Никита Сергеевич немного нахмурился, вспоминание о Сталина обычно переворачивала наизнанку всю его внутренность, ибо с этим были связаны не самые лучшие моменты в его жизни. Это годы, прожитые в вечном страхе. Это годы, прожитые в унижении, когда он подчинялся чужой воле вопреки своим желаниям, когда растаптывалось его человеческое достоинство.
– А ну-ка, Никитка, станцуй ты мне свой гопак.
И приходилось танцевать, вместе с такими же пенсионерами: Ворошиловым, Микояном, Молотовым.
– Ты вот что, Леонид Ильич,не надо больше называть имя этого сатрапа. С ним еще надо будет разбираться, и история с ним разберется.
Брежнев опешил от таких слов, и ничего не мог сказать.
– Ты где сейчас остановился?
– Да, я прямо с аэропорта.
– Езжай в гостиницу "Украина" там тебе забронировали место, поселяйся там, а затем приедешь на мою дачу. Мы с тобой там и поговорим.
– Что будем пить? – спросил Хрущев Брежнева за просто накрытым столом: картошка в "мундерах", сало, порезанная селедка, тоненько порезанная колбаса, голландский сыр, соленные огурцы и кусочки ржаного хлеба.
– Можно водку, – сказал Брежнев.
Никита Сергеевич налил полную рюмку гостю.
– Себе я тоже налью водки, хотя хотел выпить армянского конька, Микоян тут снабжает этим напитком. Хороший напиток, пристрастился я к нему. Недаром, говорили, что сам Черчилль любил этот напиток.
– Так налили бы себе. – Брежнев чувствовал себя даже виноватым перед хозяином.
– Нет. Нельзя так, ибо вы можете еще подумать, что я вам хочу подсыпать что-либо в напиток.
– Что вы говорите, Никита Сергеевич. Я никогда так не подумаю.
– А надо думать, Леонид Ильич, поскольку вы вступили в великую политику, а здесь все возможно.
Хрущев поднял рюмку.
– Первый тост за урожай на целине. Мы это сделали, утерли нос нашим пессимистам. Спасибо, тебе Леонид Ильич за твой самоотверженный труд.
– Это мой долг перед партией и народом,– они чокнулись и выпили.
– Закусывай хорошо, извини, может ты привык к более изысканным блюдам, а я привык вот так по-простому. Жаль, правда, что дичи никакой нет. Некогда мне сейчас на охоту ходить с ружьем.
– Да, я тоже не большой гурман. Особенно, в разъездах питаюсь тем, что и все остальные люди.
– Это ты, молодец, что харчами не перебираешь. Я еще в Украине заметил, что ты простой парень, не чета некоторым.
Брежневу было приятно слышать лестные слова от руководителя страны в свой адрес. Хотя формально Председателем страны считался Маленков, но все уже давно поняли, что главную скрипку в державе играет Никита Сергеевич, который умел брать на себя ответственность за поступки. Вот Маленков всегда прятался за чьи-то спины, сначала за Сталина, затем за Берию, но, когда последнего убрали с политической сцены, то все поняли, что он только хороший исполнитель, но не вождь, который может повести за собой.
– Целина это хорошо, но впереди нас ждут дела, еще похлещи, чтобы мы вывели страну на ленинский курс прямо в коммунизм. Вот за это мы должны с тобой и выпить.
Никита Сергеевич потянулся за бутылкой водки.
– А можно налить коньяка? – робко проговорил Брежнев.
– А чего ж нельзя. Конечно, можно, дорогой ты мой гость.
Хрущев снова наполнил чарки спиртным напитком.
– А сейчас мы должны выпить за нашего великого вождя… – Хрущев сделал паузу, посмотрел на Брежнева, который по старой привычке хотел сказать "Сталина", но одумался и предпочел промолчать – Владимира Ильича Ленина. Да, великого вождя, продолжателями его великого дела мы являемся с тобой.
После третьей Хрущев начал разговор, из-за которого он вызвал Брежнева в Москву.
– Леонид Ильич как ты сейчас спишь?
– Да, как и прежде. Где придется и сколько придется, особенно, режим не соблюдаю.
– Я имел в виду – как ты спишь после того как я тебе рассказал о том, что надо что-то делать с "культом личности".
У Брежнева голова немного закружилась после "Столичной" и он сразу не мог даже понять о чем идет речь, потому решил просто переспросить.
– О каком это культе идет речь?
– Да, все о том же, который не дает мне покоя вот уже сколько лет. Надо решать, что нам делать с этим наследием сталинских репрессий. Не можем мы с таким багажом в коммунизм идти, светлое будущее всего человечества. Ведь нас спросят, а зачем же вы столько безвинных душ загубили. Уже сейчас некоторые спрашивают. Раньше, когда в "ежовых рукавицах" были, то не спрашивали, боялись, а только немного поводья попустили, и допускают всякие вольности. Выходит ОН "заварил эту кашу», а нам придется за него расхлебывать".
У Леонида Ильича снова мурашки побежали по спине, когда снова речь зашла о Сталине, может, Хрущев хочет проверить его.