Лану, по его словам, «заставил говорить своего героя, не прибегая к романизированной биографии, но тем не менее используя приемы романа». Это мы уже видели в какой-то мере в книге Анри Барбюса «Эмиль Золя». Лану переносит центр тяжести на документы, факты, кропотливо собранные руками многих исследователей. Документальность придает книге особую значительность и достоверность. Автор сопоставляет источники, сталкивает различные точки зрения и только после этого делает вывод. И здесь ему неоценимую услугу оказывает создатель «Ругон-Маккаров». Слова самого Золя, сказанные когда-то друзьям или записанные в набросках к романам, выхваченные из писем или взятые из произведений, выделены в книге особым шрифтом. И это тоже своеобразный художественный прием! Читатель с волнением слушает живой голос Золя, как бы запечатленный на магнитофонной ленте.
Иногда Лану отдает дань фантазии, вымыслу. После того как герой изучен во всех опосредственных связях, его легко представить беседующим с друзьями, работающим за письменным столом, совершающим моцион. Но Лану не увлекается «приемами романа» и после живой сценки, созданной воображением художника, следует документ и факты, факты… Все эти элементы (вымысел, документ, факт) идут друг за другом, органически переплетаясь. Они-то и создают неповторимое своеобразие книги Лану.
Лану любит своего героя и стремится к тому, чтобы и другие полюбили его, но это не мешает ему быть объективным и даже суровым судьей. Золя — человек другой эпохи. Многие его поступки представляются наивными, многие его суждения нелепыми. В этих случаях Лану, как справедливо заметил И. Г. Эренбург, не пренебрегает иронией. И читатель схватывает не только особенные черты характера великого писателя, но и чувствует дистанцию времени.
В какой-то мере Лану использует метод работы самого Золя. Его герой был так же неутомим в собирании документов и фактов. Задумывая роман, Золя видел своих персонажей в развитии, знакомил с их родословной, средой, в которой им приходилось жить. Мы знаем, какое место при этом отводил Золя проблемам физиологии, наследственности. Лану, как и его герой, верен фактам. И это превосходно! Однако нам кажется, что он несколько злоупотребляет другим пристрастием Золя — пристрастием к проблемам физиологии. Некоторые существенные черты характера и творческого темперамента Золя Лану связывает с наследственностью и особым физиологическим складом Золя-человека (так, например, весьма прямолинейно и почти без оговорок объясняется сексуальное начало в романах Золя его наследственностью и затянувшимся житейским аскетизмом). Но в целом метод Золя, в котором Лану увидел много животворного и которым он на свой лад пользуется, вполне оправдан.
Само собой разумеется, что, насыщая книгу документами, Лану далек от простого эмпирического их обобщения. У него есть
Особенно следует отметить прекрасную главу о романе «Жерминаль», в которой убедительно показан все возрастающий интерес Золя к социализму. Как важен, например, документ, в котором приведена запись Золя о Международном товариществе рабочих и его уставе: «Это новый „Общественный договор“, но, боже мой, ведь об этом не говорится ни в одном учебнике истории!» Или другая запись в блокноте, где Золя размышляет о выступлении Геда, или известное письмо к Ван Сантен-Кольфу: «Всякий раз, как я начинаю теперь изучать какой-либо вопрос, я непременно сталкиваюсь с социализмом».
Лану отмечает эти записи как чрезвычайно важные для идейного развития писателя. Золя медленно, но верно поворачивался к будущему, интуитивно предчувствуя грядущую роль социалистического учения.